Когда я лежал на полу, дети сначала пытались меня поднять: уговаривали, кричали на меня, тащили за руки, — а потом вставали возле меня в кружок, затыкали уши и начинали орать, все громче и громче: «Ицик! Ицик!» Как будто я футболист на футбольном поле. Хотели, чтобы я и дальше так лежал. Орали все, даже девчонки, и так продолжалось до тех пор, пока не приходила воспитательница и не уводила их от меня.
И вот однажды мне решили выделить постоянное место. Помощница воспитательницы взяла меня за руку, отвела к кухне — туда, где находились швабры, тряпки, щетка и ведро — и говорит:
— Ицик, если тебе захочется лечь на пол, ложись теперь всегда только здесь. Тут ты никому не помешаешь, и никто тебя таким не увидит. Только постарайся, пожалуйста, держать себя в руках и не приходить сюда слишко часто.
Она объяснила мне это таким же спокойным голосом, каким объясняла детям, которые описались или обкакались, что это надо делать в туалете и что стыдно делать это рядом с другими людьми; и с этого момента я стал ходить только туда. Вместо того чтобы нюхать свой пот, я теперь каждый день дышал запахом половых тряпок и хлорки и незаметно для себя к этим запахам пристрастился. Даже сейчас, когда я хочу успокоиться, я иду в ванную, наливаю в раковину «Сано-Икс» с лимонным запахом, вдыхаю его — и моя голова сразу перестает думать.
Поначалу я за это Бога ненавидел. Я ненавидел Его за то, что Он сделал меня таким, какой я есть, чтобы Ему было над кем посмеяться. Чтобы Он мог видеть, как у меня все будет валиться из рук; как у меня будет идти кровь, когда я попытаюсь сделать что-нибудь в первый раз; как я упаду, когда попробую идти, — потому что ноги у меня тоже не такие, как у всех других людей. А может быть, Он просто хотел увидеть, как меня будет прошибать холодный пот — пот, который Он сам же в мое тело и впрыснул, — когда я буду пытаться быть таким же, как другие люди.
И вот каждый раз, как я об этом думал, я Его проклинал. Как только о Нем вспомню, сразу в сердцах выругиваюсь. На иврите Его ругал, по-арабски, по-мароккански и даже всякие необычные ругательства для Него изобретал. И в синагогу Его, по субботам, тоже ходить перестал. Чтобы Он понял, что я под Его дудку плясать не собираюсь. Ведь Богу от нас надо только одного. Чтобы мы к Нему в синагогу ходили и гимны Ему там распевали. Про то, какой Он хороший.
И действительно, кому же это не понравится? Вот если, например, какому-нибудь человеку дать такую книгу, в которой будет про него написано все-превсе и которую, если она на пол упадет, все сразу поднимать бросятся, как будто это не книга, а младенец какой-нибудь, и будут ее тщательно осматривать, не случилось ли с ней чего, а потом еще ее и поцелуют — прямо в грязь, которая к ней на полу прилипла; и если в этой книге к тому же будет говориться, что петь надо только про Него одного — про то, какой Он добрый и сильный, и про то, что все должны делать только то, что Он им приказывает… В общем, если кому-нибудь такую книгу дать, разве же Он не захочет, чтобы все люди ее хором читали? Конечно же захочет. Хоть весь свет обойдите, а такого человека, который от этого откажется, не найдете.
Но четыре месяца назад, когда мне исполнилось тринадцать — хотя мне даже и бар мицву не сделали, — мне вдруг пришла в голову одна мысль. Даже и не знаю, откуда она у меня взялась. Может быть, мне послал ее сам Бог? Увидел, что я не хочу Ему подчиняться, и вложил мне ее в голову? Короче, я вдруг подумал: а что, если Бог просто-напросто решил создать новую породу человека? Вот с такими вот руками и ногами, как у меня. Создать — и посмотреть, что из этого выйдет. Может быть, Он хотел создать такого человека, которому ничего из того, что понаизобретали люди, не подходит. Ни их приборы, ни их посуда, ни их инструменты, ни их оружие. И одежда их ему не подходит, и шнурки на ботинках, и карандаши, и ластики, и лезвия для бритья. А что, почему бы и нет? Может быть, Он просто хотел узнать, как такой человек выйдет из положения? Какие он для себя новые инструменты изобретет? Ведь вон даже и тфилин[23], который придумали специально, чтобы с его помощью привязывать человека к Богу, даже тфилин — и тот ему не подходит. Потому что прежде, чем он сможет привязать себя к Богу, ему еще надо придумать, как это сделать. А ведь тфилин — это не такая вещь, которую тебе может наложить твой брат.
Нет, на самом-то деле я, конечно, не знаю, чего Бог в действительности хотел. Если бы Он сделал меня дураком, я бы, наверное, подумал, что Он просто хотел надо мной посмеяться. Но так как Он вложил в мою голову очень много ума, чтобы я мог думать о всяких там разных вещах, я думаю, что, по-видимому, Он все-таки хотел на мне что-то такое проверить. Может быть, Ему просто надоело смотреть на людей, которые миллион лет подряд делают одно и то же, и, когда я сидел в животе у матери, Он решил, что я, Ицик Дадон, буду первым представителем новой породы людей. И сделал меня таким, какой я есть. А теперь все время за мной наблюдает.
23