— Ахлан ва-сахлан, тфадалу, Аллаху акбар! Аллаху акбар! Рух мин хон! Итбах эль-яхуд![24]
— Здорово! Вот теперь я вижу, что мы террористы. И на головах у нас — куфии.
— Сейчас, Дуди, двенадцать часов ночи. Мы идем уже долго, почти всю ночь. Километров двадцать-тридцать уже прошли, и на спинах тащим оружие и взрывчатку. Иногда мы ползем по земле; в полном молчании ползем. Нас по-прежнему не ловят, и мы продвигаемся вперед. У нас есть карта, но мы ее не вынимаем. Во время тренировок мы выучили ее наизусть и найдем дорогу даже в темноте. Мы доходим досюда, до оврага, залезаем на большую скалу и ложимся на нее. Мы чувствуем исходящий от нее холод. Потом мы проходим мимо красного дерева. Видишь?
— Вижу.
— Сейчас мы видим огни. Можешь приоткрыть глаза. Только не полностью. Пусть они будут больше закрыты, чем открыты. Вот так, правильно. Сейчас мы видим дома, дороги, водонапорную башню, но мы с этим поселком незнакомы. Мы тут ничего не знаем. Понимаешь?
— Чего мы тут не знаем?
— Ну мы ведь тут в первый раз, так? Откуда же мы можем здесь чего-нибудь знать? Мы не знаем, где тут живут румыны, а где сефарды, где дома, в которых живут тунисцы, а где дома, в которых живут только марокканцы. Короче, ничегошеньки мы тут не знаем. Мы нездешние. Мы не знаем здесь ничего. Кто тут люди, кто тут дети, кто тут старики — ничего.
— Ну ладно. Пусть будет ничего.
— А теперь, Дуди, слушай меня внимательно. Если ты увидишь лица людей из поселка, то все, что мы с тобой сделали, пойдет насмарку. Потому что когда ты видишь людей, ты начинаешь думать: этого я люблю и поэтому к нему не пойду, а вот с этим я, наоборот, хочу поквитаться. Ты — террорист, и у тебя тут нет ни родни, ни друзей, никого. Понял?
— Чего ж тут непонятного? Понял, конечно.
— Ну вот. А теперь ты должен выбрать дом. Ты должен решить, в какой ты дом войдешь. Ну? В какой? Говори.
— Ну, я думаю, если я террорист и если я иду по оврагу, то я зайду в первый же дом, который увижу. То есть в дом, который стоит к оврагу ближе других. Поднимусь вот по этой тропинке и войду в него. Короче, чего тут особенно думать-то? Вон туда зайду, в «поезд»[25]. Правильно?
— He-а, Дуди, неправильно.
— Почему это неправильно? Чего-то я не въезжаю. Зашли бы в «поезд» — и дело с концом.
— А я тебе скажу почему. Вот сейчас я террорист, так? И вот я выбираю какой-нибудь дом. Я знаю, что я здесь умру. Но я не хочу умереть в каком-нибудь случайном месте. Ведь человек умирает только один раз в жизни, верно? И еще я знаю, что меня придут фотографировать и я попаду в газету.
— В какую еще газету?
— Обязательно попаду в газету. Чтоб я такое сделал и в газету не попал? В газету ведь каждый попасть хочет, разве нет? И вот я ищу самый подходящий для этого дом. А для фотографии — для нее, Дуди, любой дом не подходит. Кроме того, не забывай, что я еще хочу и нанести удар. Мы ведь террористы, так? Ты еще не забыл, что мы террористы, правда? Ну вот. Зачем же мы в этот «поезд» попремся? Ну, прикончим, например, какую-нибудь семью, а на нас все к-а-ак возьмут да к-а-ак набросятся. И нам крышка. Услышат, что мы пришли — и как все разом из квартир повыскакивают… Ну, понял теперь?
— То есть ты хочешь сказать, что мы в «поезд» не пойдем, так? Да ты просто не знаешь, как они все там от страха трясутся. Ну эти, у которых квартиры на первом этаже. Вон хотя бы того же Рафи возьми. У него дома как только услышат, что террористы на нашу территорию проникли, так сразу за топоры хватаются. Его отец их под кроватью прячет. Они с ними даже спят. Он их, наверное, из «Керен кайемет» принес. Ну чего ты молчишь-то? Оглох, что ли? Говори уже, куда мы пойдем. Ты еще не сказал, куда мы пойдем. В ступенчатые дома, что ли? Чего ты головой-то трясешь? Как это понимать? «Нет», что ли? А куда? Только не говори, что к нам домой.
— Не боись, Дуди; наш дом я не выберу ни за что. Ни за какие коврижки туда не пойду. Даже если бы мне и захотелось в наш дом пойти, я бы все равно туда не пошел. Из-за одного только мусора не пошел бы. Вот если бы у нас возле дома чисто было, и если бы на стенах не было всякой дряни накорябано, и если бы там еще не воняло так сильно, тогда еще, может быть — может быть! — я бы его и выбрал. И то не уверен. Знаешь что? Давай-ка поднимемся наверх, на нашу улицу. Посмотрим на него.
Мы медленно поднимаемся по тропинке наверх. Проходим мимо высоких деревьев с желудями, доходим до нашей улицы и видим наш дом.
— Никогда бы я его не выбрал, — говорит Ицик. — Никогда. Ты только на него посмотри. Настоящая помойка. Весь мусор, который многодетные семьи выбрасывают, у нас прямо под окнами валяется. Если бы хоть немножечко убрали, я бы еще, может, и подумал. Но в такой дом, как наш, я в жизни не пойду. Пусть сначала уборку сделают. Это в первую очередь. А потом еще пусть и побелят. Они ждут, что за них это местные власти сделают. Давно бы уже могли сами побелить. Можно, например, развести побелку пожиже — и тогда обойдется гораздо дешевле. Две упаковки хватит на весь подъезд. Только надо не переборщить с водой. А то побелка может быстро облететь.