В зале послышался смешок. И, прежде чем наглец успел что-либо сказать или сделать, Юнни так врезала тому здоровенной сковородой по голове, что тот рухнул наземь, точно подкошенный. Так она и стояла, сжимая в руках сковородку, которая ещё не остыла, под аплодисменты всех, кто сидел сегодня в таверне и занят был едой иль разговором. Её глазки, её носик не были на мокром месте; все знали, что гномка добрая до поры, до времени -- стоило кому-либо перегнуть палку, и перед ним уже была другая Юнни, которая отметелит так, что не признает никто.
Неизвестного подняли с пола, привели в чувство и вытолкали взашей прочь, наказав впредь сюда не являться. Только вряд ли незнакомец испугался -- очень не понравился гномам его взгляд.
Ближе к вечеру, когда гномы, сытно поужинав, встали из-за стола, поблагодарили Юнни и направились к выходу (сегодня их было семеро), повариха обнаружила, что она что-то уж слишком одна. Перемыв всю посуду, до блеска начистив казаны и кастрюли, прибрав все столики и вымыв полы, она немного отвлеклась от своих раздумий -- но теперь, когда все дела были закончены, и заняться больше было нечем, странное чувство вновь проснулось в гномке, разгоревшись с новой силой.
Забеспокоившись, Юнни выглянула во двор и пронзающим взором вперилась в ближайшее деревце, что росло рядом, и чей изогнутый ствол слегка нависал над харчевней -- ни дать, ни взять, вторая крыша; кроной же своею пышной дерево давало неплохую тень, которая так спасала в жаркие деньки.
Как ни вглядывалась гномка, как ни присвистывала и ни звала, ей никто не ответил; в ответ лишь гробовая тишина. Ни листочка не шелохнулось, ибо ветра не было также.
С грустной миной гномка проследовала в чулан, где порой обитало её драгоценное сокровище, воруя припрятанные ей съестные припасы и поедая их. Однако Юнни всё прощала, потому что её огнехвост, её рыженькая белочка с пушистым огненным хвостом спасала её от одиночества и дарила прекрасное настроение. Очень привязалась гномка к этому забавному зверьку, этому просто милому существу.
-- Ну, где же ты, где? -- Чуть не плача, воззвала она в пустоту, и присела, сама не своя. Но тут же взяла себя в руки: все привыкли видеть её сильной; никто не должен, ни знать, ни догадываться, что и Юнни порой бывает грустно.
Хозяйка таверны вернулась на кухню и присела, дабы испить орехового пива. Но пиво делалось из кедровых орешков, и это лишний раз напомнило Юнни о её питомице, которая так легко и непринуждённо раскалывала скорлупу любого ореха своими зубками. Поэтому гномка налила себе в кружку подгорного эля, дабы скоротать этот долгий зимний вечерок, ибо домой идти ей что-то не хотелось. Гномка задумалась, подпёрла подбородок ладонью и уставилась в окно, бесстрастно глядя на снежные хлопья, что медленно, но верно ложились на землю. И ей совсем-совсем не было холодно.
Внезапно в окошко заглянула чья-то огромная морда, и любой другой на месте гномки тотчас бы сбежал, точно след простыл -- пятки так бы и сверкали. Но, то была морда Иддир -- самой изящной в мире драконихи, лучшей подруги Юнни.
Иддир, что вела свой род от самой Энгерской хвосторожки, была ровесницей гномки по возрасту -- ей было не больше двадцати шести лет. Но драконы растут быстро, и вымахала Иддир изрядно, уже порядком. А потому в окно могла пролезть лишь часть её головы, с маленькими зенками и пыхтящими ноздрями.
-- Никак мы грустим? -- Любопытствуя, зевнула Иддир. -- Отчего в печали и тоске? И домой ты не идёшь...
Юнни заметно оживилась, повернула голову и посмотрела на дракониху:
Как выпрямилась во весь рост
-- Так сбежал мой огнехвост
Сбежал, грызун, возможно, в лес?
Куда же он утёк, убёг, исчез...
Чем же я ему не угодила?
Ведь поила я бельчонка и кормила!
-- Ах, вот оно в чём дело... -- Протянула Иддир, и игриво потёрлась мордой о шейку гномки. -- Полетаем?
-- Увы, но не сегодня: нет у меня настроения.
-- Так ведь с пользой: моё обоняние и твоё зрение вернут твоего огнехвоста на место.
-- В густом лесу полным-полно нор и лазеек; укроется зверёк там только так. Вечер на дворе, и не увидим мы со столь великой высоты ту белку, что покинула меня.
Иддир осторожно, тепло, участливо, с нежностью и лаской положила свою морду на плечо гномке. Та в ответ, не оборачиваясь, не проронив ни капли серебристых и прозрачных слёз, обхватила руками то немногое, и самое дорогое, что осталось у неё: Юнни была круглой сиротой, познавшей рабство, и лишь по счастливой случайности вырвавшейся обратно, на волю, и ныне не безродна более, ведь довлеет над ней благословение и благодать могучей и выносливой жрицы Ларуал, гномихи-воительницы этих краёв...
В это время Олвин, возвращаясь с рудников, шахт и каменоломен, завидел свет в таверне и поспешил заглянуть туда -- ему всё равно было по пути.
-- Мир тебе, сестра! -- Кинул он с порога свою приветственную фразу. -- И тебе, о Иддир, вечер добрый!
Олвин был гномом добрым, сильным и отважным -- о нём хорошо отзывались и стар, и млад; не то, что в Гномгарде -- в Эльфхейме наслышаны о нём, ведь происходил он от самого Нейна, прародителя всего гномьего народа, и являлся достойным его прапотомком. Но отринул Олвин все притязания на трон уже давно, и в свои тридцать довольствовался работой в провинциальном подгорном поселении, стяжав подле себя таких же бравых гномов, как и он сам. Их артель была самой лучшей, самой дружной и самой трудолюбивой; многими уменьями овладел Олвин ещё с детства, и первым лез всё глубже и глубже, проникая в святая святых гор, добывая и мифрил, и блестящие диаманты, не боясь ни мглы, ни опасностей, подстерегающих на каждом шагу. Вместе с прочими гномами артели, коих было одиннадцать, они прорубали причудливые залы и запутанные лабиринты, ходы в которых знали лишь они -- вот только про таблички они частенько забывали; оттого любой другой легко мог заблудиться -- этим Олвин, увы, грешил, ибо особой расторопностью не отличался. Зато эта некоторая его медлительность, неторопливость, неспешность помогала гному в принятии решений, не основанных на тех быстрых мыслях, что пробуждаются часто, но не всегда верны: "семь раз отмерь -- один раз отрежь", говаривал Олвин, несмотря на свой относительно юный для гнома возраст. И пользовался он в округе чрезвычайным положением и уважением, снискав и одобрение, и славу, ведь "один раз увидеть, нежели сто раз услышать" также было сказано им и повторялось неоднократно всеми прочими гномами его отряда. Их так и прозвали: одиннадцать друзей Олвина, семь из которых были ему ещё и кровными братьями, из рода Нейна Длинноборода, Нейна-храбреца, Нейна-удальца.