Если бы они сказали, что дух Иисуса живет, преодолев телесное тление, их современники согласились бы, что в этих рассказах есть смысл. За пятьсот лет до этого ученики Сократа заявили, что душа их учителя бессмертна. Но то, что говорили христиане, было иным и, в привычных понятиях, совершенно невероятным. Окончательность смерти, всегда бывшая частью человеческого опыта, изменялась. Петр противопоставляет царя Давида, который умер и был погребен, и могила которого хорошо известна, Иисусу, который после насильственной смерти восстал из могилы, «потому что ей невозможно было удержать Его» — то есть смерти[78]. Лука говорит, что Петр отверг метафорическое истолкование события, о котором свидетельствовал: «[Мы] с Ним ели и пили, по воскресении Его из мертвых»[79].
Блестяще одаренный писатель Тертуллиан (ок. 190 года), обращаясь к большинству, определяет ортодоксальную позицию: как Христос телесно восстал из могилы, так каждый верующий должен ожидать воскресения плоти. Он не оставляет места для сомнений. Он повторяет, что говорит не о бессмертии души: «Что до спасения души, то, я полагаю, нет нужды останавливаться на нем особо. Ибо почти никто из еретиков не отрицает его, — как бы им того ни хотелось»[80]. Воскресает «плоть, пропитанная кровью, утвержденная костями, пронизанная нервами, оплетенная жилами, которая способна была родиться и умереть… Плоть без сомнения человеческая»[81]. Тертуллиан ожидает, что идея Христовых страстей, смерти и воскресения шокирует его читателей; он настаивает, что «это совершенно достоверно, ибо абсурдно!»[82]
Но некоторые христиане — которых он называет еретиками — не согласились. Не отрицая воскресения, они отвергли его буквальное истолкование; некоторые находили его «чрезвычайно отталкивающим, отвратительным и невозможным». Христиане-гностики объясняют воскресение по-разному. Некоторые говорят, что человек, переживающий опыт воскресения, не видит Христа, физически вернувшегося к жизни, скорее, он встречается с Христом на духовном уровне. Это может происходить в снах, в экстатическом трансе, в видениях или в моменты духовного просветления. Но ортодоксы осуждают все подобные объяснения; Тертуллиан объявляет, что всякий, отрицающий воскресение плоти, — еретик, а не христианин.
Почему ортодоксальная традиция приняла буквальное понимание воскресения? Вопрос становится еще более трудным, если мы посмотрим, что говорит об этом Новый Завет. Некоторые рассказы, подобно уже упоминавшейся истории Луки, сообщают, как Иисус является своим ученикам в образе, знакомом им по его земной жизни; он ест с ними и предлагает им прикоснуться к себе, чтобы доказать, что он «не призрак». Иоанн рассказывает похожую историю: Фома заявляет, что не поверит в воскресение Иисуса, пока сам не увидит и не прикоснется к нему. Явившись, Иисус говорит Фоме: «подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим»[83]. Но другие истории, прямо противоположные этим, предполагают другое понимание воскресения. И Лука, и Марк рассказывают, что Иисус являлся «в ином образе»[84] — не в своем былом земном образе — двум ученикам, когда они шли по дороге в Эммаус. Лука говорит, что ученики, глубоко опечаленные смертью Иисуса, беседовали со странником, очевидно, несколько часов. Они пригласили его поужинать, и только когда он, сев рядом с ними, благословил хлеб, они узнали Иисуса. В этот момент «Он стал невидим для них»[85].Также и Иоанн непосредственно перед историей о «неверующем Фоме» помещает рассказ совсем иного рода: Мария Магдалина, оплакивая Иисуса возле его могилы, видит человека, которого она сначала приняла за садовника. Когда он произносит ее имя, она узнает Иисуса, — но он запрещает ей прикасаться к себе[86].