Итак, если некоторые новозаветные истории утверждают буквальное понимание воскресения, другие предоставляют почву для иных истолкований. Можно предположить, что в моменты величайшего эмоционального напряжения люди ощущали присутствие Христа. Опыт Павла может быть понят в этом ключе. Когда он шел по дороге в Дамаск, полный решимости арестовать христиан, «внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю» и услышал голос Иисуса, упрекающий его за задуманное гонение[87]. Одна версия этой истории сообщает: «Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя»[88]; другая говорит противоположное (как пересказывает Лука, Павел сказал, что «бывшие же со мною свет видели, и пришли в страх; но голоса говорившего мне не слыхали»)[89]. Позднее сам Павел, конечно, защищал учение о воскресении как фундаментальное для христианской веры. Но, хотя его рассуждения часто считают аргументом в пользу телесного воскресения, заключает он словами: «скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление [то есть смертное тело] не наследует нетления»[90]. Павел описывает воскресение как «таинство»[91], преображение от физического существования к духовному бытию.
Если новозаветные рассказы допускают различные истолкования, почему ортодоксы во втором столетии настаивали на буквальном понимании воскресения и отбрасывали все иные понимания как еретические? Полагаю, мы не сможем адекватно ответить на этот вопрос, пока рассматриваем учение только с точки зрения его религиозного содержания. Но обратившись к его практическому значению для христианского движения, мы увидим, что доктрина воскресения плоти парадоксальным образом обладала важнейшей политической функцией: она узаконивала авторитет определенных людей, претендовавших — как преемники апостола Петра — на исключительное лидерство над всеми церквями. Начиная со второго столетия эта доктрина придавала законную силу апостольской преемственности епископов, поныне являющейся основанием власти пап. Христиане-гностики, объяснявшие воскресение иначе, не претендовали на власть: заявив о своем первенстве, они были отвергнуты как еретики.
Добиться политического и религиозного авторитета было не просто. Мы уже отмечали, что в ранние годы христианского движения процветали различные формы христианства. Сотни странствующих проповедников заявляли, что учат «истинному учению Христа», и разоблачали друг друга как обманщиков. В церквях, рассеянных от Малой Азии и Греции до Иерусалима и Рима, христиане разделялись в спорах о лидерстве. Все заявляли, что представляют «подлинную традицию».
Как могли христиане разрешить эти недоумения? Единственным авторитетом, который все они признавали, был сам Иисус. Даже во время его жизни, в маленькой группе, путешествовавшей с ним по Палестине, никто не ставил под сомнение авторитет Иисуса и никто не пытался с ним сравняться. Будучи независимым и решительным лидером, Иисус порицал подобные попытки среди своих последователей. Марк рассказывает, что, когда
Иаков и Иоанн подошли к нему, чтобы попросить для себя особого места, он резко высказался против их честолюбия:
Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом.[92]
После казни Иисуса его потрясенные горем и опасающиеся за свою жизнь последователи рассеялись. Большинство признало, что их враги были правы, — движение погибло вместе со своим основателем. Но вскоре их потрясли удивительные новости. Лука рассказывает, как они услышали, что «Господь истинно воскрес и явился Симону [Петру]!»[93] Что он сказал Петру? Рассказ Луки внушил последующим поколениям христиан, что он назвал Петра Своим преемником, передав лидерство ему. Матфей говорит, что еще при своей жизни Иисус решил, что Петр, «камень», должен стать основанием будущей церкви.[94] Только Иоанн говорит, что сказал воскресший Иисус: он сказал Петру, что тот должен занять Его место как «пастырь стада».[95]