Они провозглашают себя совершенными, так что никто, ни даже Павел или Петр или другой кто из апостолов не может сравниться с ними по величию знания… Они воображают, что они сами открыли больше, чем апостолы, и что апостолы проповедовали Евангелие, все еще находясь под влиянием иудейских мнений, но сами они мудрее и разумнее апостолов.[158]
И те, кто считал себя «мудрее апостолов», конечно же, считали себя «мудрее священников».[159] Ведь то, что эти гностики говорят об апостолах — особенно о Двенадцати — выражает их отношение к священником и епископам, которые заявляют, что принадлежат к ортодоксальной апостольской преемственности.
Но, несмотря на это подчеркивание свободы творчества, некоторые гностические наставники — не слишком последовательно — указывали на свои собственные, тайные источники «апостольского предания». Гностический наставник Птолемей объясняет Флоре, женщине, которую считает потенциальной посвященной, что «и мы приняли» апостольское предание по преемству от наставников — которое, как он говорит, предлагает эзотерическое дополнение к каноническому собранию слов Иисуса.[160]
Гностические авторы часто приписывают свои собственные предания лицам, находящимся вне круга Двенадцати — Павлу, Марии Магдалине и Иакову. Некоторые утверждают, что Двенадцать — включая Петра — не получили гнозиса, когда первыми засвидетельствовали воскресение Христа. Другая группа гностиков, названная сифианами, поскольку они отождествляли себя с сынами Сифа, третьего сына Адама и Евы, говорит, что апостолы, обманутые «величайшим заблуждением», вообразили, что Христос воскрес из мертвых в телесном образе. Но воскресший Христос явился «немногим из своих учеников, которых считал способными к пониманию таких великих таинств»,[161] и научил их понимать воскресение духовно, а не физически. Более того, как мы уже видели, Евангелие от Марш изображает Марию Магдалину (которую ортодоксы никогда не считали апостолом) удостоенной видений и понимания, намного превосходящего понимание Петра. Беседа
Спасителя превозносит ее как выдающегося апостола; она «женщина, понявшая все».[162] Валентин заявляет, что его апостольское предание идет от Павла — также не принадлежащего к Двенадцати, но одному из величайших авторитетов у ортодоксов и автора, наиболее широко (после Луки) представленного в Новом Завете.
Другие гностики объясняют, что некоторые из Двенадцати позднее получили особые видения и откровения, и так достигли просветления. Откровение Петра описывает как Петр в глубоком трансе переживает явление Христа, открывающего его глаза на духовное понимание:
[Спаситель] сказал мне:… «положи свои руки на глаза с одеждой твоей и скажи, что ты видишь». Я же, сделав это, не увидел ничего. Я сказал: «Ничего не видно». Вновь сказал Он мне: «Сделай это опять». И был у меня страх с радостью, ибо я увидел свет новый, больший света дня. После этого он сошел на Спасителя, и я рассказал Ему о том, что увидел».[163]
Апокриф Иакова рассказывает, как «двенадцать учеников сидели все вместе, друг с другом, вспоминая то, что Спаситель говорил каждому из них, тайно или явно, занося это в книги».[164] Но, явившись, Христос избрал Петра и Иакова и отвел их в сторону от остальных, чтобы рассказать то, о чем другие не должны знать. Любая версия этой теории имеет одно и то же значение: она отстаивает превосходство гностических форм тайного предания — и, следовательно, гностических наставников, — над священниками и епископами, которые могут предложить только «общее» предание. Более того, поскольку более ранние предания, с этой точки зрения, в лучшем случае неполны, а в худшем просто ложны, христиане-гностики последовательно обращались к своему собственному духовному опыту — своему собственному гнозису — чтобы пересмотреть и изменить их.
Но то, что гностики прославляли, как доказательство духовного совершенства, ортодоксы осуждали, как «отклонение» от апостольского предания. Тертуллиан находит возмутительным, что любой по своему произволу так же изменяет то, что получил, как по своему же произволу это сочинил тот, кто передал.[165]
То, что они «они во многом расходятся со своими основателями», для Тертуллиана означало, что они «не верны» апостольскому преданию. Разнообразие учения было признаком ереси:
160
Птолемей,