Следуя наставлению, посвящаемый говорит, что «наполнился откровением… получил силу… узнал Того, Кто пребывает во мне, и Троесильного, и откровение Невместимого…».[624] Восхищенный этим открытием, Аллоген жаждет идти дальше: «искать Бога неизреченного и непознаваемого»,[625] но здесь «силы» говорят ему, чтобы он оставил эту бесполезную попытку.
В отличие от многих других гностических источников, Аллоген учит, что, во-первых, можно познать «благо, которое во мне», и, во-вторых, познать себя и Того, Кто «пребывает в тебе», но невозможно достигнуть познания Непостижимого Бога. Любая попытка сделать это, постигнуть Непостижимого, препятствует «бездействию, которое в тебе». Посвященный должен довольствоваться тем, что слышит о Боге «насколько это возможно благодаря первому откровению».[626] Таким образом, собственный опыт и знание, сущностно важные для духовного развития, представляют собой основу для представлений о Боге в негативной форме. Наконец, гнозис требует признания пределов человеческого знания:
… видящий Его, как Он есть, во всех образах, или, если есть некто, кто расскажет о Нем, что Он является чем-то как знание, он нечестив перед Ним ибо он не познал Бога.[627]
Силы наставляют его: «не ищи ничего более, но иди… не должно тебе более рассеиваться, доискиваясь много раз».[628] Аллоген говорит, что записал это «ради тех, кто станет достойным».[629] Детальное описание опыта посвящаемого, включающее разделы молитв, песнопений, наставлений, прерывающееся погружением в медитацию, предполагает, что текст фиксирует настоящий обряд посвящения для достижения самопознания, то есть познания божественной силы внутри.
Но значительная часть гностического учения о духовной дисциплине осталась незаписанной. Ведь каждый может прочесть записанное — даже недостаточно «зрелые». Гностические наставники обычно сохраняли свои тайные наставления, передавая их лишь устно, чтобы убедиться, что каждый кандидат способен принять их. Такое наставление требовало от каждого наставника очень разборчивого, индивидуального отношения к каждому кандидату. И от кандидата, в свою очередь, оно требовало посвятить силы и время — зачастую годы — этому процессу. Тертуллиан саркастически сравнивает валентинианское посвящение с Элевсинскими мистериями, которые сначала преграждали всякий доступ в свою группу мучительными условиями; требовали долгой подготовки прежде, чем внести в список своих членов, наставления в течение пяти лет, так что они могли воспитать их мнения, отказывая в полном знании, и, очевидно, повысить ценность своих мистерий пропорционально длительности ожидания. Затем следовала обязанность молчания…[630]
Очевидно, эта программа дисциплины, подобно высшим уровням буддийского учения, была обращена лишь к немногим. Хотя основные темы гностического учения, такие, как открытие божества внутри, были обращены к столь многим, что представляли собой угрозу для ортодоксальной доктрины, религиозные представления и методы гностиков не были пригодны для создания массовой религии. В этом отношении они не могли сравниться с весьма эффективной системой организации вселенской церкви, которая выражала унифицированные религиозные представления, основанные на каноне Нового Завета, предлагала символ веры, требовавшей от верующего исповедовать только самые простые и общие положения, совершала такие простые и глубокие обряды, как крещение и евхаристия. Эту же структуру доктрины, обряда и организации сегодня поддерживают почти все христианские церкви, будь то римо-католическая, православная или протестантские. Едва ли можно вообразить, как без этих элементов христианская вера смогла бы выжить на протяжении двадцати столетий и обрести много миллионов последователей по всему миру. Идеи сами по себе не делают религию могущественной, хотя без них она не может достигнуть успеха; столь же важны общественные и политические структуры, объединяющие людей.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Историю пишут победители — по-своему. Неудивительно, что во всех традиционных рассказах о возникновении христианства господствует точка зрения победившего большинства. Церковные христиане первыми определились с понятиями (назвав себя «ортодоксами», а своих противников «еретиками»); затем они продолжали демонстрировать — по крайней мере, к своему собственному удовлетворению, — что их триумф был исторически неизбежен или, в религиозных понятиях, «вдохновлен Святым Духом».