Но не только история Христа сакрализует повседневную жизнь. Ортодоксальная церковь постепенно разработала обряды, освящавшие основные события биологического существования: совместную трапезу, в евхаристии; сексуальность, в браке; рождение детей, в крещении; болезнь, в соборовании; смерть, в погребении. Все общественные установления, которые отмечали эти события, в общине, в семье и в общественной жизни, налагали на ортодоксального верующего жизненно важные этические обязательства. Верующий слышал церковных лидеров, постоянно предостерегавших от совершения греха в наиболее практических делах жизни: обмана в торговле, лжи жене, жестокости к детям и рабам, презрения к бедным. Даже языческие критики отмечали, что христиане привлекали нуждающихся, облегчая две очень важных потребности: христиане давали пищу нищим и хоронили умерших.
Тогда как гностик считал себя «одним из тысячи и двумя из десяти тысяч»,[644] ортодокс воспринимал себя членом человеческой семьи и членом вселенской церкви. Согласно профессору Гельмуту Кёстеру, «мерило ортодоксии это может ли она построить церковь, а не клуб, или школу, или секту, или группу заинтересованных религиозных индивидов».[645] Ориген, самый блистательный богослов третьего века, хотя и сам пребывал под подозрением в ереси, высказал ортодоксальную точку зрения, когда заявил, что Бог не стал бы предлагать путь спасения, доступный только интеллектуальной и духовной элите. Он согласился, что учение церкви должно быть простым, единодушным, доступным для всех. Ириней заявляет, что
как солнце, творение Бога, во всем мире одно и то же, так и проповедь истины везде сияет и просвещает всех желающих… И весьма сильный в слове из предстоятелей церковных не скажет иного в сравнении с этим учением.[646]
Ириней убеждал свою общину, что их вера покоится на абсолютном авторитете: утвержденном каноне Писания, символе веры, церковном обряде, иерархии духовенства.
Если мы обратимся к самым ранним известным источникам христианской традиции — изречениям Иисуса (хотя исследователи и не согласны по вопросу, какие изречения подлинные), то сможем увидеть, что и гностическая, и ортодоксальная формы христианства могут быть вариантами интерпретации учения и значения Христа. Те, кого привлекало одиночество, могли отметить, что даже новозаветное Евангелие от Луки включает изречение Иисуса «кто не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником».[647] Он требовал, чтобы те, последовал за Ним, оставили все — семью, дом, детей, обычные занятия, богатство, — чтобы присоединиться к Нему. И Он сам, как прототип, был бездомным, отказавшимся от собственной семьи, избегавшим брака и семейной жизни, загадочным странником, требовавшим истины любой ценой, даже ценой собственной жизни. Марк сообщает, что Иисус скрывал Свое учение от масс и доверил его только немногим, тем, кого считал достойными принять его.[648]
Но все же новозаветные Евангелия предлагают рассказы, допускающие очень разные истолкования. Иисус благословил брак и объявил его нерастожимым;[649] Он приветствовал детей, окружавших Его;[650] Он с состраданием отзывался на все обычные человеческие страдания,[651] такие, как лихорадка, слепота, паралич, психические болезни, и плакал,[652] когда осознал, что Его народ отверг Его. Вильям Блейк, отмечая различные изображения Иисуса в Новом Завете, встал на сторону того, которое предпочитали гностики, против «видения Христа, которое видят все люди»:
Ницше, питавший отвращение к тому, что считал христианством, написал, тем не менее: «Был только один христианин, и он умер на кресте».[654] Достоевский в романе Братья Карамазовы приписывает Ивану Карамазову видение Христа, отвергнутого церковью, Христа, Который «возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за Тобою»,[655] предпочтя истину своей собственной совести материальному благополучию, общественному признанию и религиозной определенности. Подобно автору Второго Слова великого Сифа Иван Карамазов обвиняет ортодоксальную церковь в том, что она уводит людей от «истины их свободы».[656]
645
Н. Koester, "The Structure of Early Christian Beliefs", в