И в Гностицизме и в Буддизме, женский принцип мудрости (София и Праджня соответственно) играет важную роль. Конзе цитирует Хеваджра-Тантру: «Праджня называется матерью, потому что она дает рождение миру». Есть и другие буддийские божества, которые могут быть близки к Софии – такие как Тара и Гуань Инь.
И гностицизм, и буддизм отдают предпочтение мифам, а не данным. Христос, как и Будда, предстают как архетипические существа, а не просто исторические фигуры.
Тенденция к антиноминализму (игнорированию правил и заповедей) присуща обеим системам. Хотя на низших ступенях духовной лестницы правила поведения считаются важными и даже решающими, в высших духовных состояниях важность этих правил становится относительной.
Обе системы презрительно относятся к легкой популярности и ориентируют свои учения на духовную элиту. Скрытые значения и тайные учения распространены в обеих традициях.
И гностицизм, и буддизм метафизически монистичны, что означает их стремление к преодолению многообразия проявленных вещей и достижению условий окончательного единения.
Все эти сходства могут быть особенно интересны в связи с нынешней популярностью Тибетской (Варджаяна) формы Буддизма Махаяны на Западе.
Сложность определения Гностицизма
Гностицизму всегда было трудно дать определение, в основном из-за того, что он является системой, основанной на переживаниях неординарных состояний сознания и часто ими корректируемой, и, таким образом, она чужда богословской строгости. Большинство ученых, изучающих гностицизм, были людьми религии, и они, понятное дело, расценивали этот предмет посредством стандартов их собственной системы верований. Но гностицизм никогда не был религиозной конструкцией, которая могла бы сопоставляться с западной, особенно христианской, теологией. Он всегда был птицей иного полета - или, пожалуй, отличной формой жизни вообще.
Сегодня мы имеем множество своеобразных определений гностицизма, сосуществующих с несколькими весьма корректными. Одно частное мнение (Майкл Уильямс, «Переосмысление гностицизма») даже предполагает, что ввиду гностического разнообразия, в реальности нет никакого гностицизма! Однако большее беспокойство вызывает разнообразие современных интерпретаций гностицизма, что способствует путанице определений, в которой растворяются вся ясность и весь смысл. Покойный Иоанн Цилиани (который был одним из наиболее перспективных ученых в этой области) писал в европейской публикации:
«Когда-то я верил, что Гностицизм представляет собой четко-определенный феномен, принадлежащий к религиозной истории Поздней Античности. Конечно, я был готов согласиться с идеей о различных продолжениях античного Гностицизма, и даже что из спонтанного формирования взглядов на мир, в различных времена, отличительные гностические черты проявлялись снова.
Однако вскоре я понял, что был, на самом деле, наивен. Не только Гнозис был гностическим, но католические авторы также были гностическими и Неоплатоники тоже, Реформация была гностической, Коммунизм был гностическим, Нацизм был гностическим, либерализм, экзистенциализм и психоанализ тоже были гностическими, современная биология гностична, Блейк, Кафка, Йейтс были гностиками… Я также познал, что наука является гностической и суеверия тоже… Гегель – гностик, Маркс – гностик. Все вещи и их противоположности в равной степени гностичны» (JacobTaubes, ed., «Gnosis und Politik» 290)
Одно важное обстоятельство, связанное с этим заявлением, сильно упускается из виду в Америке. В Европе термины «гнозис» и «гностицизм» почти всегда используются как синонимы. Предположение о том, что термин «гнозис» должен описывать состояние сознания, а «гностицизм» указывать на гностическую систему, никогда не возникало. Использование классического определения Гностицизма сохраняется в европейской литературе, включая работы современных ученых, таких как Жиль Киспель, Курт Рудольф и Джованни Филорамо. Покойный Роберт МакЛахлан выдвинул предложение делать различие между этими терминами, но нынешнее словоупотребление в Европе осталось прежним. Слово, используемое в таких противоречивых случаях, может потерять свой смысл. Неудивительно, что проницательный писатель Чарльз Коломб выразил свое отчаяние по поводу этой ситуации:
«В реальности, «гностицизм», как и «протестантизм» - это слово, которое потеряло большую часть своего смысла. Как мы нуждаемся в точности относительно того, кем именно был «протестантский» автор – кальвинистом, лютеранином, анабаптистом или кем-то еще, - та же определенность требуется нам в отношении «гностиков» (New Oxford Review, 1991, 28-29)