— Как я уже сказал, гиппарх Кассандр лично попросил помочь вам, если возникнут проблемы. — Мужчина нахмурил густые брови. — Но, вижу, помощь вам особо и не требуется. Не скажу, что меня радует всё это самоуправство, но лучше уж так…
— Самоуправство? — переспросил Платон.
— Да. Эти люди были на территории империи и должны были предстать перед судом, если действительно совершали преступления. Кроме того, есть основания полагать, что это были разведчики северян и они могли выдать немало ценной информации.
— Эй, они напали на одного из наших, — Платон напрягся, — и погибли в бою. Нам, что, надо было попросить их подождать до утра, пока вы тут появитесь? Это с учетом того, что мы о вас даже не знали.
Мужчина устало потер переносицу.
— Нет, простите. Я излишне резко высказался. Просто иногда наша работа напоминает попытки вычерпать озеро решетом и четыре непонятных трупа совершенно не облегчают её. Но я рад, что вы отделались малой кровью, и отдаю дань уважения вашим навыкам. Убить вдвоем четверых опытных воинов — это сильно.
Платон взглянул на Лаза, тот едва заметно кивнул. Значит, участие Шантри упоминать не будем.
— Мы что-то должны вам, капитан? — спросила Амалзия. — Нам пора выдвигаться в путь, и без того опаздываем.
— Нет, никаких вопросов. С телами мы разберемся сами. Дорога к северу чиста, насколько нам известно, во всяком случае к вашему каравану точно никто не сунется. Мы же через пару дней будем в столице и я доложу начальству о северянах, забирающихся на наши земли и устраивающих беспорядок.
— Это уже не наше дело, — сказала Амалзия, вставая из за стола. — Была рада иметь с вами дело. И удачи в пути.
Глава 20
Сборы на этот раз были быстрыми и буквально с первыми лучами солнца караван продолжил движение на север. Поля здесь становились всё более редкими, всё менее ухоженными и всё чаще перемежались редкими и невысокими рощицами.
— Почти уверен, что они специально тащились за нами, чтобы проверить, что мы не решим вернуться в столицу, — сказал Игорь, сегодня ведущий повозку.
— Зачем им это?
— Как и говорил Шантри, фактор неожиданности. Тут всё держится на очень хрупком основании, поэтому те, у кого есть власть, опасаются любых изменений. Даже если Кир решил с тобой сотрудничать, он все равно будет присматривать, чтобы ты не решил выкинуть что-то странное. — Игорь передернул плечами. — Поэтому я и говорил тебе не привлекать внимания.
Шантри отвлёкся от свитка, который он пристально изучал всё это время и сказал:
— Не воспринимай это слишком всерьез. Игорь излишне озабочен тем, чтобы прятаться от любой опасности. Но иногда проще столкнуться с ней и решить окончательно.
— Я удивляюсь, как с таким подходом твоя кожа ещё не висит на стене какого-нибудь дома в Грано, — недовольно ответил Игорь.
— О, как-то раз её и правда хотели содрать! Помнишь того нескийского царька? — Шантри усмехнулся. — Впрочем, эту историю я расскажу в другой раз. Давай, задавай свои вопросы, Платон.
Платон отвлекся от созерцания облаков пыли, поднимающихся из-под колес впереди идущей телеги. Его голова была забита вероятным противостоянием с Лордом-протектором и попытками придумать хоть какой-то план.
— Вопросы?
— Я же вижу, что ты чем-то озабочен. — Шантри широко улыбнулся. — А я наверняка смогу подсказать, лучшей возможности и не найти.
— Пожалуй, есть кое-что. Расскажи мне о Знающих. Как становятся Знающими, в чем их силы и слабости.
— О, это крайне занимательный вопрос. Давай начнем по порядку. Что ты о них знаешь?
Платон на секунду задумался, вспоминая разговоры с Амалзией.
— Не так много. Они могут силой мысли менять реальность, но их возможности ограничены. Судя по всему, каждый Знающий может воздействовать только на определенное явление. Они достаточно редки и в основном могущественны, спектр их талантов достаточно разнообразен, и большинство из них — старики.
Шантри с какой-то непонятной гордостью погладил свою длинную седую бороду.
— Ещё знаю, что их терпеть не могут церковники, потому что Знающие как-то нарушают связь причин и следствий, хотя этого я до конца так и не понял. Кроме того, что это всё не похоже ни на какую известную мне технологию, я добавить ничего не могу.
— Ты в целом прав, — ответил Шантри, сворачивая свиток и доставая мятый кусок пергамента и перо. — Знающие действительно гнут реальность силой своей мысли. Для знающего важны три аспекта: знание, воля и, скажем так, фантазия.
Он развернул пергамент, макнул перо в небольшую чернильницу.
— Со знаниями всё просто — если ты хочешь изменить что-то в мире, ты должен понимать, как оно работает. Чем лучше понимаешь, тем легче с этим воздействовать. Поэтому мало кто из знающих умеет воздействовать на разные явления, как ты верно подметил. Я, например, знаю, как работают и взаимодействуют с кожей или другой поверхностью, на которой можно писать, чернила. Знаю, как они делаются, как впитываются, как высыхают. Естественно, чем проще явление, тем легче с ним разобраться. Некоторые посвящают жизнь изучению абстракций типа времени и пространства, но так и не добиваются успеха из-за сложности изучаемого предмета.
— Ты хочешь сказать, что для того, чтобы творить всю эту магию, достаточно просто в чём-то хорошо разбираться?
— Не просто хорошо, Платон, — Шантри покачал головой, — Нужно разбираться так, чтобы ты в голове мог представить изучаемый процесс во всех деталях. Далеко не у всех на это хватает терпения.
— Тогда странно, что никто не пытается строить здесь школы и университеты, чтобы создать больше знающих. Всеобщее образование превратило бы это место в рай! — воскликнул Платон.
— Они не любят конкуренции, — вмешался в разговор Игорь. — Каждый знающий, особенно молодой — это потенциальная угроза.
— Вижу, мои уроки не прошли зря и для предыдущего ученика, — в глазах у Шантри блеснула радость, — но дело не только в этом. Недостаточно просто знать, нужно уметь влиять. Тебе нужно суметь убедить себя, что процесс работает не так, как ты думал о нём до этого. Странные метафоры, необычные параллели, размытые формулировки — все пользуются разными методами, но суть в том, что тебе нужно заставить себя поверить в то, что это работает не тем образом, каким ты думал. Это, — Шантри пожевал кончик пера, — своего рода спекуляция, если тебе известно такое слово.
— Что ты сказал? — Платон резко оживился, вспомнив название своего навыка.
— Спекуляция — это отвлеченное рассуждение, некое размышление, без обращения к опыту, только к твоим внутренним мыслям, а иногда и чувствам…
— Нет, нет, — перебил его Платон, — я знаю, что такое спекуляция. Почему ты использовал именно это слово?
— Это общепринятый термин, — Шантри развел руками. — Сложный навык, требующий не только упорства, но и некоторой живости ума. А что?
— Да нет, ничего. Так, вспомнилось кое-что из прошлой жизни.
Платон решил, что сейчас говорить о своей Системе не стоит — летописец вряд ли сможет о ней что-то рассказать, но при этом она могла быть его козырем в опасной ситуации, так что лучше о ней вообще не распространяться. Игорь никак не отреагировал на это слово, что, впрочем, ничего не означало — как Платон уже знал, у Игоря характеристики назывались иначе.
— Вот. А третий аспект, воля, создает больше всего проблем. Когда ты пытаешься изменить мир, то у тебя всегда в голове будет возникать противоречие. Как бы хорошо ты себя не обманывал, где-то глубоко внутри ты будешь знать, что происходящее — противоестественно для мироздания. И от этого, — старик поежился, будто от внезапно налетевшего ветра, — от этого тебе бывает очень и очень плохо. А если ты пытаешься сделать то, в чем разбираешься плохо, то можно и вообще с ума сойти. Что со многими и бывает. А самые сильные из знающих — либо упертые фанатики, либо глушат алкоголь в таких количествах, что уже не могут ни о чем размышлять лишний раз.