Об этом я узнал от одного из офицеров полка, специально приехавшего ко мне, чтобы рассказать обо всем. Несколькими днями позже приехала также секретарша Андерса Ирэна Грабская (невестка председателя Рады Народовой в Лондоне), которая попросила шефа немедленно освободить ее от работы и, примчавшись в Палестину, рассказала мне обо всем, что творилось последнее время в среде ближайшего окружения Андерса, о принимаемых генералом мерах и намечаемых планах.
Так я из разных источников был подробно информирован о происходящем в штабе командующего армией.
Несколько дней спустя, по окончании курсов, я направился в штаб Карпатской дивизии, в состав которой входил мой полк. Там от полковника Ястржембского я узнал, что им уже получена телеграмма, отстраняющая меня от командования полком. На вопрос, что он думает об этом, полковник сказал, что точно не знает, но полагает, что дело серьезное, поскольку таким образом обычно не снимают с должности командира полка. Одновременно он порекомендовал мне быть осторожным и внимательно смотреть вокруг.
Я попросил отпуск на несколько дней и направился в Тель-Авив. Я прекрасно понимал, что в отношении меня разыгрывается первый акт мести. Видя, к чему все идет, и отдавая себе полный отчет о намерениях Андерса относительно наших общих животрепещущих вопросов я решил отреагировать на происходящее самым решительным образом, дабы пресечь любую возможную с его стороны выходку. Переговорил с начальником жандармерии майором Фишером и вручил ему рапорт на имя Верховного Главнокомандующего Соснковского с просьбой предать Андерса суду чести для генералов. Вот этот рапорт, копию которого я переслал генералу Вятру:
«Ротмистр Ежи Климковский.
Газа, 16 XI 1943 года
Господину генералу Соснковскому, верховному главнокомандующему, Лондон.
Сообщаю вам, господин генерал, как верховному главнокомандующему, факты, компрометирующие господина генерала Андерса, с просьбой о предании его суду чести для генералов. Господин генерал Андерс совершил ряд преступлений уголовного характера, а также политических преступлений, равнозначных государственной измене:
1) систематически присваивал казенные деньги и покупал на них золотые портсигары, золотые шкатулки и золотые монеты;
2) переводил казенные деньги на свое имя в заграничные банки, использовал их в своих личных целях;
3) скупал в Ташкенте у умиравших с голоду людей золотые кольца, доллары и тому подобное;
4) присвоил 3000 (три тысячи) долларов, полученных в польском посольстве в Москве;
5) израсходовал на своих приятельниц около двух тысяч фунтов стерлингов из государственного фонда;
6) систематически занимался спекуляцией брильянтами.
Преступления государственно-политического характера совершены им в таком масштабе, что я могу о них доложить лишь господину президенту Речи Посполитой, вам, господин генерал, как верховному главнокомандующему, и правительству.
Прошу вас, господин генерал, по прибытии на территорию Палестины вызвать меня для доклада, чтобы я мог вышеуказанные вопросы представить вам лично. Я знаю, что местные власти всеми силами будут пытаться воспрепятствовать моей встрече с вами. Прошу не поддаваться влиянию окружения и сплетням, прошу меня вызвать и выслушать.
Ежи Климковский, ротмистр»
Мое выступление вызвало неслыханное замешательство и растерянность, но, конечно, также и немедленную реакцию.
В результате долгих совещаний между Андерсом, Богушем, начальником юридической службы полковником Ромом и другими заслуживавшими доверия людьми по предложению Рома было решено состряпать против меня дело и устроить суд, а пока что немедленно подвергнуть меня временному аресту, что Андерс считал весьма важным для всего дела.
Оставалось придумать обвинение. Из затруднительного положения помог выйти Ром. Он заявил, что даже на основе тех ничего не значащих бумаг, которые были забраны у меня, он в состоянии выдвинуть против меня обвинение, используя специальную статью о «собирании документов государственной важности». Немедленно было отдано распоряжение собрать уже разосланные документы, «скомплектовать их» и составить соответствующий перечень.
Опись документов произвел личный секретарь Андерса Анджей Строньский. Позже перечень этот озаглавили: «Выписка из протокола обыска», — обыска, которого в действительности никогда не было, ибо то, что было совершено, нельзя назвать иначе как кражей со взломом. Так насилие и кража обрели силу закона.
Точность выписки из несуществующего оригинала протокола заверил своей подписью упомянутый капрал Строньский.
Покончив с этим делом, в котором принимали участие целых пять генералов и большое количество офицеров разных званий, и придав ему все возможные в той ситуации атрибуты законности, мои противники решили заняться непосредственно моей особой, руководствуясь предложениями Рома, ибо иного способа замести следы совершенных Андерсом преступлений не было.
Через несколько часов ко мне официально явился тот самый майор жандармерии Фишер, с которым я продолжал находиться в хороших отношениях. В руках у него был составленный Богушем и подписанный Андерсом приказ о производстве у меня тщательного обыска. Как оказалось, речь шла об изъятии всяческих записок, заметок и других бумаг, которые, возможно, находились при мне и которые могли компрометировать Андерса. Рассчитывали также на то, что попадутся такие документы, которые послужат обвинительным материалом и против меня. Увы, и на сей раз, кроме личных писем, ничего найти не удалось.
Попутно упомяну, что ряд вещей, мелочей сугубо личных, которые я приобретал во время поездок, а также коллекцию фотографий из СССР и Ирака, являвшихся моей собственностью, и даже мои труды (рукописи, доклады, различные записи) Андерс попросту присвоил.
После того как было состряпано обвинение в «собирании документов государственной важности» и подобрана соответствующая статья, я по приказу Андерса был арестован.
В соответствии со служебным расписанием я подлежал юрисдикции 13-го полевого суда. Однако мое дело направили в 12-й полевой суд, вышестоящим начальником которого являлся Богуш. В качестве заседателей подобрали офицера для поручений у Богуша майора Левицкого и офицера из штаба Богуша капитана Хомюка. Таким образом, все было подготовлено в семейном кругу обоих генералов. Роли были распределены весьма предусмотрительно, так что никаких неожиданностей не могло быть. Приговор был вынесен, когда «обвинение» еще только направлялось в суд ради соблюдения чистой формальности, необходимой, чтобы ввести в заблуждение окружающих и общественное мнение.
Тем временем до моего сведения довели «обвинительное заключение»: капитан Марнхайм, правая рука начальника юридической службы армии полковника Рома, прочитал мне сфабрикованное заключение и «постановление суда» о содержании меня под стражей до судебного разбирательства, сообщив при этом, что я имею право обжаловать это постановление перед вышестоящей инстанцией, коей являлся тот же Богуш.