Все еще помня, на что пошел Китс, Кроуфорд сказал: ― Но зачем же ты пригласил его обратно? После того, как тебе удалось избавиться от него в Альпах?
― Я не мог больше писать! ― Байрон тряхнул головой и выбросил монету. ― Оказалось… я не могу без этого. Да, конечно, я написал Манфреда, но почти все по памяти. Мысленно я слагал эти строки еще до того, как мы взобрались на Венгерн; а затем в Венеции я начал четвертую Песнь Чайлда Гарольда, но все это было рутиной… пока я не встретил Маргариту Когни ― и тогда я заставил себя поверить, что она не Лорд Грэй, в этот раз в облике соблазнительной девушки, что внезапное возвращение жизни в мои стихи случилось само собой. Он повернул к лошадям. ― Что-то я сегодня не особо расположен стрелять ― а ты как?
― К дьяволу стрельбу, ― согласился смущенный Кроуфорд.
― И вот Аллегра мертва, ― сказал Байрон, отвязывая лошадь и запрыгивая в седло. Глаза его были затуманены. ― Но прежде, чем эта… тварь доберется до моей сестры и второй дочери, я собираюсь снова ее бросить, а затем отправлюсь куда-нибудь, где я смогу совершить хоть что-то ― что-то, что будут помнить ― что-то более значимое, чем марание бумаги.
Кроуфорд забрался в седло. ― Например?
― Например… например, буду биться за свободу ― за людей, которые ее лишены. Байрон смущенно нахмурился. ― Это кажется наилучшим способом искупить мои грехи.
Кроуфорд подумал о фамильном гербе, красующемся на двери Байроновской кареты, и о многокомнатном дворце, который он делил с обезьянами, собаками и птицами. ― Звучит весьма демократично, ― снисходительно заметил он.
Байрон одарил его колким взглядом. ― Насмехаешься, да? Ты, похоже, не в курсе, что моя первая речь в Палате Лордов была в защиту луддитов, английских рабочих, которых заключали в тюрьму и даже убивали за то, что они ломали машины, которые лишали их работы. И ты знаешь, как тесно я был связан с Карбонариями, пытаясь помочь им сбросить Австрийское ярмо. Это было… Он пожал плечами и покачал головой. ― Этого было недостаточно. В последнее время я подумываю о Греции.
«Греция. Греция сейчас боролась за освобождение от Турции», ― подумал Кроуфорд; но все это было так далеко, столь мелочно в сравнении с дошедшими до нас античными сказаниями и поэмами Гомера, что он отверг саму эту идею, как следствие чрезмерного романтизма Байрона.
― Ты хочешь снова вернуться в Альпы? ― спросил Кроуфорд.
― Может быть. Или в Венецию. Спешить особенно некуда… пока же я могу противиться ухаживаниям этих существ, как делал это до сих пор. Карбонарии противостоят им уже столетия, а семейство Терезы весьма сведуще в тайных знаниях Карбонариев. Думаю, ты уже заметил, что Тереза… что на нее не распространяется известное тебе недомогание.
Байрон казался сердитым, так что Кроуфорд больше не задавал вопросов ― хотя теперь ему очень хотелось узнать, возникло ли увлечение Байрона Терезой до или после того, как он открыл ограждающие от вампиров познания ее семейства.
Они поехали обратно и несколько минут двигались к заброшенным столетия назад стенам города, когда Байрон заметил впереди фигуру, вырисовывающуюся на фоне серого неба, где идущая через болото дорога взбиралась на холм. Кроуфорд сощурившись, посмотрел в указанном направлении и увидел, что фигура сломя голову несется ― им навстречу ― а затем похолодел, узнав ее.
― Это Джозефина, ― сдавленно сказал он, пришпоривая своего коня.
Она начала махать им, когда увидела лошадей. Ее руки, словно метроном, двигались туда и обратно и остановились, только когда Кроуфорд доскакал до нее, натянул поводья и спрыгнул на землю, а затем схватил ее за руки, и силой заставил их опуститься. Она так отчаянно задыхалась, что он заставил ее сесть. Глаза ее были широко раскрыты, и стеклянный глаз сумасшедшее уставился вверх в серое небо.
Байрон тоже спешился и держал поводья лошадей, с живым интересом поглядывая на Джозефину. Кроуфорд надеялся, что у нее имелась веская причина вот так примчаться сюда; он никогда и никому не позволял потешаться над ее странным поведением, но право же, было просто поразительно, как часто она давала людям такой повод.
Минуту спустя Джозефина наконец отдышалась. ― Солдаты из гарнизона, ― выдохнула она, ― у нас в доме. Я спряталась, когда они ворвались, а затем выбралась через кухонное окно, пока они были в гостиной.
Байрон процедил проклятье. ― Вас двоих даже поблизости не было от этих чертовых ворот, когда Тито проткнул того драгуна! И они вот так просто вломились? Я этого так не оставлю, они не могут безнаказанно докучать моим знакомым…