Из темноты между арками шагнула одетая в халат женская фигура и направилась к воде, огибая блестящие на солнце камни. Он узнал Джозефину. Похоже, она тоже собиралась основательно искупаться.
Возле кромки прибоя она сбросила халат, и он с удивлением и тревогой увидел, даже с такого расстояния, что она была голой. Шелли и Клэр, и даже временами Вильямсы, любили поплавать голышом, но Джозефина совершенно точно никогда не делала этого раньше. Кроуфорд даже не знал, что она умеет плавать.
Она поплыла в юго-восточном направлении, и Кроуфорд решил, что она не заметила его, барахтающегося далеко на сверкающей поверхности воды; он погреб вслед за ней, несколько медленнее из-за стесняющих движения штанов.
Они были в доброй сотне ярдов к югу от Каза Магни, когда ее голова вдруг скрылась из виду, и Кроуфорд внезапно понял, какую цель она преследовала. В один миг он скинул брюки и со всей мочи погреб туда, где она исчезла.
Скопление лопающихся пузырьков подсказало ему, что он нашел ее ― очевидно, она опустошила легкие, когда погружалась ― и он ножом скользнул вниз, преодолевая выталкивающую силу соленой воды. Он различил внизу белеющее тело и устремился на глубину. Внезапный натиск воды причинил боль глазам, и это странным образом напомнило ему о том, как он плыл сквозь сгустившийся воздух на вершине Венгерн.
Он ухватил Джозефину за волосы и потащил обратно, наверх, к серебристой волнующейся поверхности над головой. Она тянула его руку вниз, и он чувствовал, как легкие разрываются от желания вдохнуть воду, но знал, что если позволит ей утонуть, почти наверняка решит последовать за ней, так что продолжал упрямо барахтаться и тащить.
Наконец его голова разбила водную гладь, и Кроуфорд судорожно вдохнул, а затем, движением, которое отправило его обратно под воду, вскинул ее вверх, чтобы ее голова оказалась над поверхностью воды. Ее обнаженная спина была прижата к его груди, и он почувствовал, как заработали ее легкие.
«Успел», ― отчаянно подумал он.
Кроуфорд вынырнул снова, ухватил ее под мышки и свободной рукой и ногами начал загребать обратно к берегу. Джозефина слабо двигалась, но он никак не мог понять, старается ли она ему помочь или хочет освободиться. Он ухитрился большую часть времени держать ее лицо над водой.
В глазах у него темнело, а левую поврежденную ногу начали сводить судороги, когда, наконец, его босая ступня ткнулась в песок; еще одно чудо, последний яростный рывок, и они остались лежать обнаженными на горячем белом песке.
Смутно убежденный, что еще одно усилие и его сердце просто взорвется, Кроуфорд, тем не менее, перевернул ее на живот, просунул руки под ребра, прямо под лопаточными выступами, и надавил книзу, чувствуя, как песок под ладонями обдирает ее кожу. Из ее рта и носа хлынула вода.
Он проделал это снова, исторгнув наружу еще больше воды, затем еще раз; наконец, теряя сознание, с цветными всплохами перед глазами, он перекатил ее на спину, прижал свои губы к ее и вдохнул свое дыхание в ее легкие ― дождался момента, когда воздух вырвался наружу ― а затем снова прижал свои губы к ее.
Дыхание, которое он ей подарил, унесло с собой его сознание.
Он, должно быть, пробыл без сознания не больше нескольких секунд, так как вода, которую она из себя исторгла, все еще пузырилась на песке, когда он поднял голову от ее груди и с тревогой вгляделся в ее лицо.
Ее глаза были раскрыты и на долгий миг встретились с его взглядом. Затем она вывернулась из-под него и целую минуту откашливала оставшуюся в легких воду. Она не смотрела на него и казалась почти одетой в налипший песок.
В конце концов, она, пошатываясь, поднялась на ноги. Кроуфорд следил за ней взглядом, и поспешно поднялся тоже, когда увидел, что она направляется обратно к воде.
― Я только смою песок, ― проскрежетала Джозефина, когда услышала его шаги, шлепающие за ней по мелководью.
Он остановился рядом; и когда понял, что она и в самом деле не собирается снова плыть, решил, что избавиться от налипшего песка ― не такая уж плохая идея и забрался поглубже, позволяя волнам омыть его усталое тело.
Затем они пошли обратно, вверх по песчаному склону, и она взяла его руку. Они ступали по сухому, мелкому словно мука, песку и неожиданно оказались под сенью деревьев, укрывающих землю прохладным тенистым ковром, и он отпустил ее руку, но лишь для того, чтобы заключить ее в объятья. Она прижалась к нему горячим телом, потянулась губами.
Он целовал ее, жадно, со всей страстью, которую уже не надеялся обрести; и она лихорадочно отвечала. В какой-то миг они оказались лежащими на ковре из листьев, и с каждым толчком в нее Кроуфорду казалось, что он отталкивает прочь всю ту мерзость, что скопилась в его душе, память о смертях и несчастьях, в которых он считал себя повинным.