Кроуфорд сохранил невозмутимое выражение лица, но припомнил исключительную меткость Байрона и решил, что презрение, которое Байрон выказывал к своей поэзии во время их последнего разговора, по-видимому, все-таки было позой ― похоже, он хочет держать свою вампирскую музу в повиновении, но отнюдь не желает на самом деле от нее избавиться.
Кроуфорд поднял одну из серебряно-деревянных пуль. ― А что, эта пуля может убить… одного из них?
― Может быть. Если существо сильно ослаблено, или совсем молодое, тогда, пожалуй. Но даже зрелую сильную особь это выбьет из колеи.
― А что Тереза думает обо всем этом? ― спросил Кроуфорд.
Байрон пожал плечами. Это традиционные защитные меры Карбонариев. Эти пули, к слову говоря, я купил ― мне не пришлось изготавливать их на заказ.
Подспудно в Кроуфорде начинало нарастать раздражение, но он еще не успел понять почему, а Джозефина уже начала излагать его мысли.
― Что, ― спросила она тихо, ― если Тереза забеременеет? Ты останешься с ней и ребенком, в этих обстоятельствах, зная, в каких опасных морях плавает твой… твой, пускай и крепко сбитый, корабль?
Байрон, казалось, был удивлен и не особо обрадован услышать от нее эти связанные суждения, но прежде, чем он успел ответить, снаружи из темноты внутреннего двора донесся душераздирающий, будто кошачий, вопль, проскрежетавший по нервам, словно смычок по скрипичным струнам. Вопль длился несколько секунд, прежде чем сойти на нет в нескольких последних звуках, прозвучавших как «Папа».
Пистолет в руке Байрона дрожал, но он поднялся на ноги и направился к стеклянным дверям.
― Papa, Papa, mi permetti entrare, fa freddo qui fuori, ed e buio! ― донесся потусторонний, будто принадлежащий ребенку, голос. Кроуфорд мысленно перевел это: Папа, папа, позволь мне войти, здесь снаружи так темно и холодно!
Кроуфорд однажды уже видел эту маленькую девочку, парящую теперь в воздухе возле стеклянной двери, но теперь она была более полной. Ее глаза были яркими, а белая кожа вокруг рта и ладони, прижатые к стеклу, были запятнаны свежей алой кровью. Она смотрела в лицо Байрона и неожиданно страшно улыбнулась.
Кожа на лице Кроуфорда натянулась, обрисовав скулы, и лишь усилием воли он заставил себя стоять рядом с Джозефиной и не сбежать.
Байрон побелел, а его руки тряслись, но он тихо кивнул. ― Si, tesora, ti piglio dal freddo[332].
Не отрывая глаз от тела, бывшего когда-то его ребенком, он, повысив голос, сказал: ― Айкмэн ― Джозефина ― отправляйтесь наверх в ваши комнаты. Пожалуйста. Это касается только нас двоих.
Кроуфорд открыл было рот, чтобы возразить, но Джозефина схватила его руку. ― Так надо, ― прошептала она. ― Пойдем.
Они пересекли просторную комнату, направляясь к темному коридору, но прежде чем они завернули за угол, Кроуфорд оглянулся назад. Байрона душили рыдания, но пистолет в его руке больше не дрожал.
Они услышали выстрел, когда поднимались по лестнице, а через несколько минут, из окна комнаты Кроуфорда, увидели хромающую фигуру Байрона, ступающего по посеребренной лунным светом траве и несущего маленькое тело. Кроуфорд вспомнил, что видел в том направлении церковь, и с удивлением подумал, где же Байрон собирается найти там лопату.
― Он сказал, молодую особь можно убить этой пулей, ― торжественно промолвила Джозефина, расстегивая блузку. ― А она, определенно, была молодой. Она сложила блузку, стянула юбку, а затем забралась в кровать. Помнишь, что всегда говорила Клэр? Лунный свет высветил ее измученную улыбку. ― Что ж, больше она не вправе так говорить. В конце концов он кое-что сделал для Аллегры.
Спустя несколько прошедших в молчании минут все их существо пронизало отдаленное нечеловеческое пение, что, словно эхом, отражалось от небес и земли, охватывая их необъятной дрожью; неземной хор блистал, словно гобелен, сотканный из нескончаемо длящихся нот, и, хотя звуки были величественно печальными, они вызывали в Кроуфорде лишь благоговейный страх и смирение, так как, очевидно, не были рассчитаны на людские чувства.
На рассвете его разбудило мягкое покачивание. Несколько сонных мгновений он думал, что он на борту корабля. Затем он заметил цветы, подпрыгивающие в вазе на прикроватном столике, и вспомнил, что они были в доме Байрона, и сообразил, что это должно быть слабое землетрясение. Покачивание быстро затихло, и он снова провалился в сон.
ГЛАВА 16
Были же во дни оны на земле исполины…
— Бытие 6:4
332
Si, tesora, ti piglio dal freddo ― Да, сокровище мое, ты выглядишь просто леденяще (итальянский).