Он водрузил коробку обратно на каминную полку и каким-то чудом заставил себя поспешить назад к входной арке.
Он миновал ее и вышел в холл, но усилие это дорого ему обошлось. В глазах у него потемнело, и он вынужден был осесть на каменный пол с торчащими вверх коленями, крепко стискивая обернутое в бумагу сердце, чтобы быть уверенным, что оно не выскользнет из онемевших трясущихся рук. Лодыжки снова начали кровоточить, и пятки сделались скользкими.
― Что это ты тут тащишь?
Кроуфорд поднял взгляд. Один из отпрысков Хантов, где-то семи лет отроду, взирал на него сверху. Мальчишка хлопнул по стиснутым рукам Кроуфорда. ― Что у тебя там? ― повторил он. ― Думаю, стянул что-то с кухни.
― Потроха, ― выдохнул Кроуфорд. ― Псу отдам.
― Я сам ему отнесу. Я хочу с ним подружиться.
― Нет. Лорд Байрон сказал мне отнести их ему.
― Моя мама говорит, ты мерзкий тип. Ты и правда выглядишь мерзко. Мальчишка изучающее уставился на Кроуфорда. ― Ты ― всего лишь дряхлая старая развалина, верно? Спорим, я без труда отберу у тебя эти объедки.
― Не глупи, ― сказал Кроуфорд, как он надеялся устрашающе взрослым тоном. Он попробовал выпрямить ноги и подняться, но пятки снова поехали в натекшей крови, и попытка закончилась лишь тем, что он ударился об пол своими костлявыми ягодицами. Головокружение и тошнота, вызванные в нем скачущим галопом сердцем, стали гораздо хуже.
Мальчишка захихикал. ― Спорим, ты стащил эти потроха для себя, а потом сырыми сожрешь в своей комнате, ― сказал он. ― Лорд Байрон ничего тебе не говорил, верно? Ты просто вор. Я отниму у тебя этот пакет. Мальчишка возбужденно перевел дух ― очевидно мысль, что он может вот так запросто изводить этого взрослого, подействовала на него опьяняюще.
Кроуфорд открыл рот и начал звать на помощь, но мальчишка громко запел, легко заглушая шум, издаваемый Кроуфордом, и одновременно с этим потянулся и отвесил крепкую пощечину по белобородой щеке Кроуфорда.
К своему ужасу Кроуфорд почувствовал, как из уголков его глаз брызнули слезы. У него не было на все это времени. Если сердце будет обнаружено, Хант надежно упрячет его под замок и без промедления увезет в Лондон ― а что, если этот проклятый мальчишка и в правду отнесет его собаке, а собака возьмет его и съест.
Он снова попробовал встать, но мальчишка грубо толкнул его назад.
Кроуфорд почувствовал, как его охватывает паника. Жизни Джозефины и его нерожденного ребенка ― по крайней мере, их человеческие жизни ― зависели от того, сумеет ли он убежать от этого маленького дьяволенка, и он совсем не был уверен, что ему это будет по силам.
Он снова начал кричать, а мальчишка снова стал распевать: ― «О ты, что всех прекрасней, что мне милее всех[381]» ― и наотмашь ударил его тыльной стороной ладони по другой стороне лица. Он запыхался, но все равно это оставалось для него игрой.
Кроуфорд глубоко вдохнул и выдохнул, а затем заговорил, очень тихо. ― Позволь мне забрать это и уйти, ― спокойно сказал он, ― или я тебя покалечу. Сквозь охватившую его тошноту он пытался сосредоточиться на том, что говорил.
― Где тебе. Это я тебя покалечу, если захочу.
― Я… ― Кроуфорд подумал о Джозефине, спасение столь смехотворно ускользало от него. ― Я тебя укушу.
― Да тебе и макаронину не разгрызть.
Кроуфорд выпучил глаза на мальчишку и медленно растянул губы в дьявольской усмешке, держа глаза широко раскрытыми, чтобы морщины на его щеках стали еще глубже. Он выставил вперед левую руку и помахал перед ним обрубком безымянного пальца. ― Это видишь? Я его откусил, однажды, когда был голодным. Я и твой откушу.
Мальчишке, похоже, стало неуютно, но слова его разозлили, так что когда он снова отвел руку для удара, стало ясно, что в этот раз он намеревался ударить Кроуфорда гораздо сильнее. Кроуфорд подумал, что удар этот может, ввиду его ослабленного состояния, оставить его без сознания.
― Вот так, ― поспешно сказал он, и засунул в рот мизинец. Он ощутил вкус оставшегося на нем фасолевого супа, и от мысли о том, что это может быть также вкус сердца Шелли, его чуть не стошнило.
Рука мальчишки была все еще занесена для удара, но он остановился и выжидательно на него уставился.
Кроуфорд впился зубами в палец. Боли все не было, и он укусил сильнее, надеясь прокусить палец до крови и этим испугать мальчишку. Бешеный стук сердца, казалось, заглушал его мысли.
Гадкий мальчишка Хантов казалось не впечатлился; он отвел руку еще дальше и покосился на Кроуфорда.
Безмерная горечь затуманила сознание Кроуфорда, тяжестью навалившись на веки, но он заставил себя не отрывать взгляда от юного Ханта; и пока он размышлял, есть ли у него какой-то другой способ выбраться из всего этого, он выразил все свое отчаяние в том, что со всеми уцелевшими в нем крупицами силы стиснул зубы на последнем суставе пальца. Хрящ хрустнул между его зубов, и ужас происходящего, казалось, только придал ему силы.
381
О say, thou best and brightest. Испанская песня английского поэта-песенника Томаса Мура, друга Джорджа Байрона.