Статуя как раз прошла через узкое окно, стекло которого выбила пушка австрийцев. Не доверяя своим оглушенным ушам, Кроуфорд не двигался с места до тех пор, пока Джозефина не заверила его несколько раз, что слышала всплеск, с которым статуя утонула в канале.
Наконец он кивнул, взял ее за руку и бросился к лестнице.
По площади взад и вперед носились люди. Дважды Кроуфорд слышал, как гром орудийного выстрела эхом отражался от кружевной, поддерживаемой колоннами стены Дворца Дожей, но никто не приближался к ним, пока они, хромая и спотыкаясь, не миновали подавляюще высокие, но снова дремлющие колонны Грай и не бросились к лестнице, ведущей к причалам.
Рядом простирались скрывающиеся в тени арочные своды дворца. Из-под одного из них им навстречу шагнул мужчина и, заступив дорогу, выбросил вперед руку. Кроуфорд устало поднял меч и все еще заряженный пистолет.
― Я Карбонарий, ― поспешно сказал незнакомец, и когда Кроуфорд присмотрелся, он узнал его бородатое лицо. Это был предводитель отряда Карбонариев, который помог им добраться до логова Вернера.
― Здесь неподалеку лодка, которая отвезет вас в Лидо, ― тихо и поспешно сказал командир, ― в маленьком канале возле Пьяного Ноя[449]. Он зашел им за спину и начал подталкивать их вперед.
Он провел их вдоль южной стены дворца, с простершимися по правую сторону на четверть мили в ширину водами канала ди Сан Марко, и у самого подножия Соломенного Моста толкнул их налево, в сторону от ступеней, между двух колонн дворца. Впереди лежал канал, в который чуть ранее выпрыгнул Карло. Кроуфорд увидел ожидающего их гондольера ― одна нога на мостовой, а вторая на корме узкого суденышка.
― Австрийцы в смятении, ― сжато сказал их проводник, ― а стража их тайного короля посходила с ума. Мы благодарны вам. Он в последний раз подтолкнул их вперед. ― Но даже не вздумайте возвращаться в Венецию, ― добавил он.
Кроуфорд поднял взгляд и запоздало сообразил, о чем минуту назад говорил их проводник ― над колоннами в юго-восточном углу здания располагалась скульптура Ноя, раскачивающегося под виноградной лозой, расплескивая вино из кружки, и почти потерявшего свое одеяние, неряшливо сбившееся вокруг его талии.
Когда они с Джозефиной забрались в гондолу, он снова поднял взгляд на бедного Ноя. «Пожалуй, ― подумал Кроуфорд, ― он имел полное право напиться и потерять штаны, после того, как спас всю органическую жизнь на земле».
Он свинтил крышку фляжки и протянул ее Джозефине, пока гондольер правил от берега, и когда она передала ее обратно, он поднял фляжку в направлении Ноя и осушил последний остававшийся в ней глоток. Позади них нависал Мост Вздохов, но он смотрел только вперед, туда, где посреди ночи вырастали башни и купола церкви Сан-Джорджо Маджоре.
Когда они достаточно отдалились от берега, и гондольер начал налегать на весло, чтобы повернуть их на восток к лагуне, Кроуфорд нащупал в сумке Джозефины завернутое в рубашку сердце Шелли. Он прошептал молитву расщепленной, изъеденной временем голове Христа, а затем перегнулся через планшир и вытянул пахнущее гарью, бьющееся сердце над темной водой.
Ничто не тревожило спокойную водную гладь, кроме слабо светящихся пятен медуз, словно бледные молочные брызги повисших в воде, и следа за кормой, в свете звезд убегающего от них прочь по обеим сторонам лодки.
Когда низкие волны, разрезаемые узким носом-ножом, полностью скрыли из глаз древний город, и даже легчайшее завихрение не указало на третью сестру, движущуюся внизу, он откинулся обратно и спрятал сердце в сумку.
Нефелимы дремали снова, впервые за восемь сотен лет.
Он обнял Джозефину, и она положила голову на его плечо и заснула.
Недомогание мое полностью прошло на четвертую ночь ― словно было оно вызвано Лериче ― и я, наконец, ненадолго провалился в сон, и был столь изнурен, что хотя здесь случились три легких толчка землетрясения, которые выгнали весь город на улицы ― ни они, ни гомон толпы не разбудили меня…
Здесь, казалось, бушевали все бури, которые только сотрясали этот земной шар ― и что до меня, это меня ничуть не удивляет ― словно сама земля несколько подустала от тиранов и рабов, которые топчут ее поверхность.
— Лорд Байрон, к Августе Ли, 7 Ноября 1822
ЭПИЛОГ: Варнхем, 1851
Лишь друг другу я слышал, русалки поют.
Песни их мне едва ль суждено услыхать.
— Т. С. Элиот
