К тому же его тревожило, что если он вдруг вздумает устать, опереться здесь совершенно не на что, разве что о морское дно где-то там, в глубине. Он вспомнил свои сны, в которых он мог летать, но был всегда в сотнях футов над землей, когда руки внезапно начинали сводить судороги, вызванные яростными взмахами, призванными удержать его наверху. Мог ли он все еще вернуться на корабль? Он повернулся и посмотрел назад, но корабль был теперь, по меньшей мере, так же далеко, как и маячащий впереди берег. Подавляя панику, он поплыл дальше. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким и беззащитным… и когда колени и ступни в конце концов уткнулись в песок, и он осознал, что достиг мелководья, он готов был прижаться к песчаной поверхности словно отбившаяся от стада овца, найденная в конце концов лишившимся сна пастухом.
Небо на востоке уже стало серым, и деревья на далеких холмах утратили свое странное свечение. Когда он поднялся и вброд направился к берегу, он увидел низкие строения ― дома и башню церкви ― виднеющиеся в нескольких сотнях ярдов впереди, и остановился, размышляя, что делать дальше. Волны с плеском кружились вокруг его босых лодыжек, ощутимо более теплые, чем прохладный утренний воздух.
Его французский был далек от совершенства ― если, конечно, это была Франция, как он на то надеялся, так как испанского он не знал вовсе ― а это место мало походило на прибежище космополитов[86]. Франция и Англия слишком уж недавно находились в состоянии войны, чтобы простой люд жаждал помочь заблудившемуся британцу. Единственный востребованный навык, которым он обладал ― это врачевание, но ему казалось маловероятным, что крестьяне дружною толпой придут к нему на поклон… горя желанием, чтобы он вправил их сломанные кости… а уж тем более позаботился об их беременных женах.
«Примут ли здесь в магазинах английские деньги? Мокрые английские деньги, к тому же? И если нет, как ему тогда достать хотя бы пиво, хлеб и сухую одежду»?
На церковной башне зазвонил колокол, разнося резкие ноты над лишенными эха серыми соляными равнинами, и он пожалел, что он не католик, который мог бы попросить прибежища. Или, скажем, масон или розенкрейцер[87], Боже, да кто угодно, лишь бы он мог обратиться к своим тайным собратьям за помощью!
Пока он поднимался на песчаный склон, ему пришло в голову, что он все-таки был членом тайного братства… хотя и не знал, были ли его члены хоть сколько-нибудь заинтересованы в том, чтобы помогать друг другу.
«Ну что ж, посмотрим, ― подумал он, ― какие пароли я знаю? Неффи? Одному богу известно, что это может означать на французском. Может мне стоит размахивать окровавленным платком? Или засунуть камень за щеку, словно белка, и подмигивать прохожим»?
Затем он вспомнил слова Китса о том, что неффера можно безошибочно узнать по его «взгляду» ― он сказал, что Кроуфорд, должно быть, лишь недавно стал одним из них, иначе он давно бы уже привлек внимание незнакомцев, которые могут опознать этот взгляд.
Так что он просто пошел вдоль по маленькому городку, дрожа от прибрежного бриза и улыбаясь рыбакам, которые по широким переулкам тяжело тащились мимо него вниз, к вытащенным на берег плоскодонкам, а затем ― торговцам, которые летящим шагом поднимались наверх, чтобы открыть магазины. Многие из них задерживали взгляд на его изможденной, промокшей фигуре, но не один из этих взглядов не обнаруживал того интереса, на который он рассчитывал.
В конце концов, он нашел теплую трубу дымохода и прислонился к ней, и именно в этом месте его и обнаружил невероятно древний старик в мышиного цвета сутане. Кроуфорд заметил его, когда тот был еще в дюжине ярдов вверх по улице. Ссутулившись, он ковылял в его сторону, столь медленно, с каждым шагом помещая весь вес своего хилого тела на узловатую папку, что у Кроуфорда было достаточно времени, чтобы как следует его изучить.
Загрубевшие щеки разошлись в усмешке, обнажив желтые, но, похоже, все еще крепкие, зубы, и из глубоких, очерченных морщинками впадин сверкнул настороженный, но вместе с тем веселый взгляд. Кроуфорду, тем не менее, захотелось отвернуться, так как ему вдруг почему-то сделалось понятно, что долголетие обошлось этому человеку гораздо дороже, нежели то, что обычно выпадает людям. Старик остановился прямо перед ним.
Затем старик заговорил, и Кроуфорд про себя чертыхнулся, так как язык нес в себе ритмичную четкость языков южной Европы и Средиземноморья, а не одну из тех глубоких носовых элизий[88], что свойственны жителям Пикардии или Нормандии[89].
87
Розенкрейцер - член тайного религиозно-мистического общества 17-18 вв. в Германии, Голландии и некоторых других странах. Эмблемой розенкрейцеров были роза и крест.
88
Элизия (от лат. elisio «выдавливание», «выталкивание») - в лингвистике отпадение звука (гласного, согласного или слога) в слове или фразе с целью облегчения произношения для говорящего. Иногда звуки могут быть опущены с целью улучшения благозвучия. Как правило, элизия непреднамеренна, но может быть умышленной. Субъективно это воспринимается как «невнятное произношение» или «пропущенный звук».