Несколько секунд он пытался припомнить какие-нибудь Испанские фразы… но так и не вспомнил. Но, может быть, старик говорит также и по-французски.
― Э-э, ― начал Кроуфорд, силясь подобрать слова, ― Parlez-vous francais? Je parle francais — un peu.[90]
Старик рассмеялся и заговорил снова, и на этот раз Кроуфорд разобрал несколько слов; похоже старик настаивал на том, что говорит именно по-французски.
― О, неужели? Ну что ж, bonjour, Monsieur, послушайте, non j'ai une passepon, mais…[91]
Старик прервал его вопросом, который прозвучал как Essay kuh votray fahmay ay la?
Кроуфорд моргнул, затем мотнул головой и пожал плечами. ― Répétez, s'il vous plait — et parlez lentement.[92] Это было французское выражение, которым ему доводилось пользоваться чаще всего ― просьба повторить и говорить помедленнее.
Старик подчинился, и Кроуфорд понял, что он и в самом деле говорил по-французски, но при этом произносил все, обычно безударные, окончания «e». Он спросил его: «Здесь ли твоя жена»?
― Non, non… «Вот те раз, ― подумал он, ― может он меня с кем-нибудь спутал? Или просто увидел мое обручальное кольцо? Хотя нет, оно ведь исчезло вместе с пальцем». ― Non, je suis seul, один, понимаете. А теперь envers mon passepon…[93]
Старик приложил палец к губам, затем подмигнул и захромал обратно, после каждого шага выбрасывая палку вперед, словно пытаясь таким образом удержать внимание Кроуфорда.
Его вниманием, впрочем, завладело уже кое-что еще ― старик тоже потерял свой безымянный палец.
Старик повел его на восток от деревни, вдоль побережья, окруженного холмами, густо поросшими пурпурным вереском. Такого буйства красок Кроуфорду не доводилось видеть с тех пор, как он когда-то покинул Шотландию. Наконец они достигли крошечного домишки, сооруженного из носовой части перевернутой рыбацкой лодки. Отпиленные борта были забраны досками и снабжены низкой дверью и окошком, в которое едва ли пролезла бы его голова. В нескольких ярдах в стороне грубые деревянные ступени вели вниз, петляя между нагромождений скал к приливной заводи, над которой нависали подмости, оплетенные выставленными для просушки клубками сетей.
Проводник Кроуфорда отворил для него маленькую дверь, и Кроуфорд, поднырнув словно фехтовальщик, протиснулся внутрь. Тускло освещенную треугольную комнату заполняли древние фолианты и бутылки спиртного, правда на земляном полу обнаружилась квадратная выемка, в которую и уселся Кроуфорд.
Носовой угол комнаты был оборудован маленьким очагом, и Кроуфорд переставил в сторону несколько сковородок, чтобы было куда вытянуть ноги… Он замешкался, прежде чем опустить сковороды на пол, так как хотя они и были привычного серебристого цвета, они были намного легче, чем любые металлические, которые ему доводилось держать.
Старик забрался внутрь вслед за Кроуфордом и устроился на стопке книг, затем снова ухмыльнулся, и на своем диковинном французском заметил, что Кроуфорд сидит на том месте, где всегда сидела его жена. Но прежде чем Кроуфорд успел извиниться или спросить скоро ли вернется его жена и заявит права на свое место, старик заговорил снова.
Он представился как Франсуа де Лож, поэт, и уверил Кроуфорда, что это и в самом деле была Франция ― деревня Карнак[94], расположенная на южном побережье Бретани вблизи Ванны. В Оре[95], в восьми милях отсюда, было правительственное учреждение, и проблема с паспортом Кроуфорда, в чем бы она ни заключалась, могла быть там поправлена.
Кроуфорд начинал уже привыкать к странному акценту старика, и понимал теперь, почему сперва принял его язык за испанский. Не только из-за того, что мужчина произносил все окончания «e». Некоторые слова, такие как «mille[96]» он выговаривал с почти испанской или итальянской певучестью, при этом вдобавок весьма ощутимо напирая на «r». Язык, несомненно, был французским, но, казалось, французским, на котором говорили, когда романские языки еще не успели значительно разойтись в стороны.
Не прекращая говорить, Де Лож выдернул соломенную пробку из бутылки, и разлил брэнди в две голубые хрустальные чаши. Кроуфорд с благодарностью отхлебнул напиток, а затем, отбросив в сторону все свои сомнения по поводу способности старика дать нужные, и к тому же противозаконные предписания к таможенным инспекторам, спросил, что он хочет получить взамен.
Брэнди в бокале де Ложа вспыхнуло в лучах утреннего солнца, скользящего внутрь через маленькое оплывшее оконце, и отбросило пурпурно-золотую радугу на изъеденные временем доски, служившие стеной этому месту. ― Qui meurt, a ses loix de tout dire, ― начал он.
93