Когда он закончил, он вытер лицо полами пиджака и бросил прощальный взгляд в зеркало. Теперь он не узнавал себя совсем. Отражение в зеркале казалось каким-то бугристым комком плоти с глазами и отверстиями, и случайным образом расположенными на нем пятнышками крови. Несколько минут он уныло обдумывал увиденное.
― Ты когда-нибудь замечал, ― спросил он, в конце концов, Байрона, ― как глупо выглядит твое лицо?
Байрон вскинулся на него, оторвавшись от вина, очевидно пораженный и разгневанный. ― Нет, мистер Айкмэн, ― сказал он, ― и как же глупо мое лицо выглядит?
― О боже, я ни то имел в виду! Я хотел сказать, если довольно долго вглядываться в свое лицо, оно начинает казаться незнакомым ― может и вообще на лицо не похожим. Тот же самый эффект случается если повторять свое имя снова и снова; довольно скоро имя превращается просто в какое-то лягушачье кваканье. Немного пьяно Кроуфорд махнул на зеркало. ― Я только что побрился и теперь совсем не узнаю себя в отражении.
Он был рад, что выпил несколько бокалов вина, так как нашел звериное лицо в зеркале необъяснимо пугающим.
Все еще хмурясь, Байрон взял зеркало и почти целую минуту пристально в него вглядывался. Наконец, он покачал головой и вернул зеркало обратно. ― Нет, на мне это не работает ― хотя временами я бы рад себя не узнать. Он пригубил вино. ― О, каким бы облегчением это было, иметь возможность слышать слоги «Бай-рон» без… Он сжал кулак.
― Без того чтобы быть им самому, ― подсказал Кроуфорд. ― Без того чтобы это звучало… призывом к оружию.[150]
Байрон ухмыльнулся, и Кроуфорду впервые пришло на ум, что поэт был моложе, чем он сам. Кроуфорд опустил зеркало в карман пиджака и поднялся, чтобы вернуть Хобхаусу мыло и бритву.
Нападение произошло час спустя, когда дорога стала настолько крутой, что всем пришлось выбраться из экипажа и ехать верхом или идти пешком. Даже багаж был выгружен из багажного отделения и привязан к спинам мулов. Кроуфорд восседал на одной из лошадей, то оттаивая, то коченея, пока лошадь взбиралась по наклонным участкам, залитым солнцем или укрытым густыми тенями нависающих над ними деревьев. Впереди покачивалась спина одного из вьючных мулов, а перед ним ехал Байрон, возглавляя их монотонную процессию.
Лошади ступали медленно, время от времени звучно втягивая ноздрями холодный воздух, хотя Кроуфорд различал только запахи напитанной влагой просыпающейся земли и сосновой хвои.
Все еще немного пьяный, Кроуфорд распевал песню, которую безостановочно пел старый Де Лож, в тот нескончаемый день, почти два месяца назад, когда Кроуфорд тащил его в тележке из Карнака в Оре и обратно. Песня, которую Кроуфорд, естественно, знал только на испорченном диалекте Де Ложа, повествовала о том, как жестоко обошлась с певцом женщина, которую он любил.
После того как первый стих унесся звонко гулять между сосен, что возносились вверх на склонах над и под ними, Байрон натянул поводья, придерживая лошадь чтобы послушать; а когда Кроуфорд добрался до строфы, в которой певец сравнивал себя с бельем, измочаленным о камни в бурном потоке, Байрон позволил мулу обогнать себя, а затем втиснул свою лошадь между лошадью Кроуфорда и краем дороги, чтобы было удобнее разговаривать.
― Кто переложил Вийона на музыку? ― спросил Байрон.
Кроуфорд слышал о поэте пятнадцатого столетия Франсуа Вийоне[151], но никогда его не читал. ― Я даже и не знал, что это он написал, ― ответил он. ― Я выучил эту песню у одного сумасшедшего старика во Франции.
― Это Двойная Баллада из Завещания, ― задумчиво сказал Байрон. ― Не уверен, что когда-нибудь обращал на нее внимание. Ты помнишь продолжение?
― Думаю да.
Кроуфорд начал следующий стих, который оплакивал злую судьбу, что даже наказания за использование колдовства не способны удержать юношей от преследования женщин, подобных той, что опустошила певца. Но внезапно и без всяких видимых причин его сердце начало бешено колотиться, а виски покрылись каплями пота.
«Вино, ― подумал он, ― или тревожные слова песни».
В этот миг тропу сотряс сильный грохот, словно что-то тяжелое откололось от склона, возносящегося вверх по правую руку, и Кроуфорд услышал, как трещат ветви и, шипя словно огонь, осыпается сосновая хвоя, будто что-то большое спускалось, скользя, к ним навстречу.
Байрон схватил лошадь Кроуфорда под уздцы и потащил их с пути, все равно чего, что неслось на них сверху, но в этот миг существо издало сотрясающий землю рык и бросилось на них.
150
Call to the battlements. Игра слов. Можно перевести как призыв к оружию (на парапеты) или зов горных вершин.
151
Франсуа́ Вийо́н (фр. François Villon) (настоящая фамилия - де Монкорбье́ (de Montcorbier), или де Лож (des Loges)); родился между 1 апреля 1431 и 19 апреля 1432 в Париже, - год и место смерти неизвестны (после 1463, но не позднее 1491)) — последний и величайший из поэтов французского средневековья. О его жизни известно крайне мало, больше домыслов и легенд. В восемь лет остался сиротой. Фамилию Вийон он получил от усыновившего и воспитавшего его родственника, парижского священника, капеллана церкви Святого Бенедикта Гийома Вийона (Guillaume de Villon), которого сам поэт называл своим «больше чем отец» (plus que père).