Нашёл совесть у этой дряни. Жаль, не ухлопал его Белов, — с негодованием произнёс Финкельштейн.
— Да, чутьё у Ивана классовое… А Шумилов прав, надо повидать Осипова, — поддержал Фигельский.
Першин через дверную форточку агитировал охрану:
— Сами подумайте, ребята, кто хочет отнять у рабочих власть? Толстопузые купцы да аристократы, которые никогда не работали, сидели на шее трудового народа.
К Першину присоединились Шумилов, Фигельский и пришедший в себя Вотинцев. Шумилов сказал:
— Товарищи казаки, нас заманили сюда и хотят убить. Думаю, это дело офицерского союза. Не хотят власти лишиться. Надо нам повидать Осипова, объяснить ему всё…
— А мы что можем? Мы люди подневольные, — отозвался один из казаков.
— Но теперь свобода, должны ваши офицеры выслушать ваше заявление, — пояснил Фигельский.
— Пойдите и потребуйте, чтобы Осипов выслушал нас.
Помявшись, казаки согласились послать двух товарищей к Осипову. Но в штаб их не пустил часовой. Вызвали адъютанта. Бот спросил казаков:
— В чём дело, ребята? Вы самовольно ушли с поста… — Упрёк прозвучал мягко.
— Так что нас товарищи послали. Арестованные требуют допустить их до Осипова.
Бот покачал головой:
— Всю ночь командующий работал, совещался, теперь уснул. Часа через два доложу. А вы, ребята, видать, утомились. Когда вас поставили?
— С ночи не спамши караулим. Зря людей держим, вины их нет.
— Пришлю смену. Идите в буфет, стакан водки и мясные консервы вам обеспечены… Я распоряжусь.
Казаки вернулись к арестованным, сообщили, что через ль а часа их вызовут.
Следом пришёл прапорщик, привёл новый отряд, состоявший из киргизов, совершенно не понимавших русского языка.
Двери камеры открыли, и прапорщик громко объявил:
— Кто из вас откажется от Советов и перейдёт на сторону Осипова, будет свободен, получит винтовку я войдёт в отряд.
Шумилов гневно сверкнул глазами:
— Доложите немедля Осипову. Хочу с ним говорить.
Прапорщик выругался, хлопнул дверью, ушёл. Через десять минут вернулся:
— Шумилов! Выходи.
Высоко подняв голову, Шумилов неторопливо шагнул за порог.
Оставшиеся в камере услышали за дверью его спокойный голос:
— Меня вы расстреляете, но Советскую власть расстрелять невозможно!
Следом раздался выстрел.
Прошли тревожные полчаса. Поодиночке стали выбывать остальных комиссаров. Назвали Першина.
— Прощайте, товарищи! — спокойно произнёс он, выходя из камеры.
Председатель Туркестанского Краевого Совета профсоюзов Качуринер, опытный революционер, старался поддержать мужество товарищей:
— Я верю, рабочие выступят против этих авантюристов. Я верю в их классовое самосознание.
В течение всего шестого января[54] из камеры уводили арестованных, и они не возвращались.
День угасал. Солнце куталось в тучи. В воздухе носились морозные снежинки. Ночь наступила вдруг, погрузив город в темноту и тишину. Только изредка слышались кое-где винтовочные выстрелы. В штабе. Осипова совещались, всю ночь работала канцелярия.
На следующий день в мастерских ухнула пушка. Снаряд лёг в конце двора осиповского штаба. В ответ заговорили орудия крепости. Прицел был точен.
Арестованные воспрянули духом.
Рабочий Муравьёв подошёл к двери, постучал. В открывшийся глазок он увидел скуластое лицо. Показал монету и по-киргизски попросил принести кипятку. Часовой кивнул и действительно через некоторое время принёс большой медный чайник. Получив деньги, он засмеялся:
— Генерал айда! Моя тоже айда…
Снова ухнула пушка. Снаряд ударил в здание. Зазвенели стёкла, посыпалась штукатурка. Вдруг распахнулась дверь и в камеру ворвались офицеры. Раздался залп. Несколько арестованных упало. Муравьёв схватил чайник с кипятком, швырнул в стрелявших.
— Получайте гады!
Последовал второй беспорядочный залп. Пули шлёпались о стены. Кто-то торопил офицеров, и они, не завершив расправу, бросились вон из камеры. Через полуоткрытую дверь арестованные увидели въехавшую во двор машину. Из неё вышел Осипов. Его обступили офицеры. Ждали приказа.
— Отступать по Чимкентскому тракту! — объявил Осипов. — Быстро, но в полном порядке.
Он торопливо вошёл в штаб и через несколько минут вернулся. Влез в машину. Автомобиль заурчал, развернулся и выехал за ворота. За ним потянулась колонна отступавших.
Возле Военного собрания Осипов остановился, пропуская мимо себя войска. Бодрый, молодцеватый вид пехоты и кавалерии порадовал его. Успокоил и караван гружёных машин и телег. Продовольствия и обмундирования было больше чем достаточно. Отряд сумеет укрепиться в Чимкенте.
Но расчёты Осипова не оправдались. Уже на второй день отступления многие грузовики стали — не хватило бензина. Пришлось их бросить, а людей вести походным маршем. На третий день бросили машины, гружённые палатками, одеждой, фуражом.
Большой отряд, торжественно выступивший из Ташкента, быстро таял. Многие дезертировали, немало было обмороженных; их приходилось оставлять в кишлаках. Эпидемия сыпного тифа вспыхнула и начала косить людей.
Осипов почувствовал, что конец близок, и, спасаясь от преследования, повернул в сторону Чимганских гор. Он надеялся на помощь басмаческих курбашей.
Но глубокий снег и тридцатиградусный мороз закрыли горные перевалы. Надо было ожидать потепления, и мятежник решил укрепиться в селениях Брич-Мулла и Ходжикент.
В это время из Ташкента выступил хорошо обученный отряд курсантов школы военных инструкторов под командованием Востросаблина.
Курсанты были плохо одеты и страдали от буранов и мороза, но упорно шли по следу врага" гордо неся своё первое бархатное знамя, на котором золотом горела надпись: "На защиту пролетариата! За социализм, вперёд!"
В пути курсанты присоединились к отряду особого назначения и взводу пулемётной команды Тимофея Паршина.
18 марта курсанты-ленинцы разгромили главные силы врага. Тайком, в сопровождении нескольких человек, Осипов через перевал ушёл в Ферганскую долину.
В дни осиповского мятежа погибли четырнадцать комиссаров-большевиков. Это была большая утрата. Рабочие с великой скорбью встретили эту страшную весть. В день похорон в Александровский парк собрался весь трудовой Ташкент. Над городом плыли звуки траурного марша. Рыдали жёны убитых. Смахивали слёзы с суровых лиц рабочие.
Выбранный председателем Реввоенсовета и ТуркЦИКа Казаков, склонившись над братской могилой, дал торжественную клятву продолжать то дело, за которое отдали свою жизнь четырнадцать коммунистов!
— Никакая сила не свернёт нас с ленинского пути. В этом мы клянёмся вам, дорогие товарищи!
И грозным гулом ответил рабочий Ташкент:
— Клянёмся.
Антонида вернулась домой с заплаканными глазами. Там, на братской могиле, потрясённая гибелью людей, которых хорошо знала, она крепилась, чтобы не расстраивать своих питомцев. Но школьники плакали, и Манжара посоветовал ей увести их. Оставшись одна, Антонида всю дорогу вытирала слёзы и вот теперь не могла скрыть своего состояния.
В кухне её ожидал бородатый солдат. Прихворнувшая Лада оставалась дома и поила гостя чаем.
— Здравствуйте, хозяюшка, — встал он с табуретки при её появлении — вы будете Изветова, жена нашего доктора?
— Вы привезли письмо от мужа? — оживилась Антонида.
Солдат опустил голову. Схватившись за сердце, Антонида опёрлась о плечо подоспевшей Лады.
— Жени уже нет… — прошептала она побелевшими губами.
Стояла, закрыв глаза, тяжело дыша. Потом подошла к солдату:
— Говорите всё.
Он грустно взглянул на неё, опустился на табурет и тихо начал:
— Все мы знали и любили нашего доктора… Я после ранения отказался ехать домой. Некуда было… Остался у Евгения Лукича санитаром. Работал он без устали, сколько жизней спас… За таким человеком в огонь и воду пойдёшь.