Антонида крепко сплела пальцы рук:
— Простите… Как он погиб?
— Бой был жестокий. То и дело приносили раненых. Доктор Изветов не отдыхал ни минуты. Когда положили на стол одного беднягу, Евгений Лукич подозвал меня и говорит: "Товарищ Савчук, будете за ассистента, откладывать нельзя: погибнет человек".
Начали операцию. Я стою, подаю всё, что требуется. Евгений Лукич уже наложил повязку и послал меня за водой… В это время завыл снаряд над самой палаткой. Я обернулся. Доктор опёрся руками о стол и закрыл собой, раненого… Больше я ничего не запомнил. Пришёл в себя через два дня в госпитале. Спрашиваю: "Где доктор Изветов?" Врач отвечает: "Схоронили мы коллегу. Осколком убило, а вас ранило в грудь и контузило…"
Антонида встала, повернулась и тихо вышла… В комнате отца она заперлась и упала на кровать.
Поздно вечером пришёл Ронин. Узнав от Лады о случившемся, он постучал в свою комнату. Антонида по стуку узнала отца, открыла дверь. Он молча гладил её по волосам, прижимая к сердцу, и она, как в детстве, отдаваясь тихой, ласке, разрыдалась. Отец не утешал. Он усадил её в кресло, окликнул Ладу, и оба сели возле плачущей Антониды. Когда слёзы её иссякли, Ронин сказал:
— Много тяжёлых утрат мы понесли. Наша ташкентская революционная организация обескровлена. Честные, преданные делу люди уничтожены врагами, но мы не сдадимся. Сегодня Казаков просил меня помочь ему. Меня назначили управляющим делами. Негодяев и предателей много пробралось к власти. Надо их разоблачить, убрать. Предстоит трудная работа. Я считаю себя мобилизованным. Тебя приглашают быть секретарём. Считай себя тоже мобилизованной…
Ронин вынул из кармана копию полученной телеграммы. Прежде чем прочесть, пояснил:
— Революционный комитет по прямому проводу сообщил Ленину и Свердлову о подавлении мятежа. Три часа тому назад получен ответ Свердлова, слушай:
"…Уверены, что бодро проведёте восстановление, укрепление Советской власти. Можно считать днями момент соединения Красной Армии Советской республики с доблестными частями, борющимися по ту сторону Оренбурга, ныне возвращённого социалистическому отечеству.
Направляем Вам партийных, советских работников.
Председатель ВЦИК — Свердлов".
— Как видишь, мы не одни. Москва с нами, о нас заботится Ленин…
В Орлином гнезде получили тревожные вести об осиповском мятеже, гибели четырнадцати комиссаров, о созыве Чрезвычайного Седьмого съезда Советов Туркестана.
На собрании выбрали двух делегатов. Отряд послал своего комиссара, а население кишлака — Ильгара, дав ему наказ хлопотать об установлении в кишлаке Советской власти.
— Мы живём на земле, переданной эмиром русским. Хотим подчиняться русским законам, Советской власти, — так закончил свою речь кузнец Машраб.
Ильгар охотно принял наказ и стал собираться в дорогу, хотя ему и тяжело было расставаться с родными, особенно с молодой женой. Женился он на Банат год тому назад и теперь ждал наследника.
Любуясь закатом, Банат шутя говорила мужу:
— Возвращайся, не сменяй меня там на русскую… — Чуткое ухо Ильгара уловило в голосе жены скрытую тревогу. Он обнял её и шепнул:
— Сменять тебя, любимая, можно только на одну смерть…
Два всадника покинули Орлиное гнездо. Несколько пограничников и командир отряда проводили их по дороге на Хорог.
Около Дюшамбе они повстречали вооружённую банду басмачей, охраняющую караван с грузом английских винтовок и патронов. Караван торопился в Бухару. На путников в киргизских волчьих шубах и лисьих малахаях басмачи не обращали внимания. Это помогло Ильгару завести разговор с караванщиками и кое-что разведать.
Оказалось, что верстах в шести от Дюшамбе назначен привал каравана. Там к нему присоединится большой отряд басмачей. Отряд этот проникнет в город и ночью захватит его.
Весть встревожила Ильгара. Он посоветовался с комиссаром. Решили, не теряя времени, скакать в город и предупредить гарнизон об опасности. В Дюшамбе прибыли намного раньше басмаческого каравана.
Командир гарнизона выслушал сообщение и составил смелый план-ликвидации банды:
— Главное, товарищи, это молчание. Ни одна живая душа не должна, знать о нашем решении. Просто принимаем гостей, пьём чай с каршинским кишмишом.
Однако на столе рядом с чайниками и пиалами появилась бутылка коньяку и другая пустая из-под водки.
Едва командир закончил обсуждение плана, как за дверями послышались возбуждённые голоса. Вестовой пытался кого-то задержать.
— Пропусти, Петренко! — приказал командир.
Дверь распахнулась, и на пороге появился крупный, заплывший жиром человек в богатой шубе:
— И-йе, командир, почему твои солдаты грубый народ? Вот не пускают к тебе…
— А, почтенный Ачильбек! Солдаты — это дисциплина… Заходи, заходи… Давно не виделись. Как дела, как отары? Не погибли от джута?
Острые глаза гостя быстро обежали комнату, ощупали каждого присутствующего: командир уже пил горячий чай из стакана, обжигая пальцы. Комиссар, сняв со с гены балалайку, перебирал струны, Ильгар с помощником командира играли в орлянку.
Сняв меховую шапку, Ачильбек опустился на табурет:
— Ой-бой, мороз сегодня. А мои отары джута не боятся. Заставляю пастухов разбивать лёд. Пусть эти дети праха не даром едят хлеб.
— Вот, товарищи, это наш ближайший сосед. Знатный и богатый человек. Его кибитку покрывают белые кашгарские кошмы. Отары, как тучи, закрывают склоны гор. А это мои друзья с верховьев Пянджа.
Гость, широко улыбаясь, поздоровался с каждым за руку. Ом оглядывал приезжих, стараясь уяснить, кто они.
Начальник спросил:
— Чем угощать, Ачильбек, чаем или коньяком? Водку мы уже выпили.
— Чай карош! Канняк лючше, — старательно выговаривая слова, ответил гость по-русски.
Начальник подошёл к шкафику, порылся, достал новую эмалированную кружку и наполнил до краёв:
— Это финьшампань, пей! Для друга не жалко!
Ачильбек одним духом опорожнил кружку, покосился на лепёшки и соль, протянул руку к винограду. Ильгар незаметно наступил на ногу командиру, тот понимающе опустил веки. Оба знали старинный обычаи — в доме врага, куда пришёл с предательством, нельзя есть соли и хлеба.
— Может быть, повторишь? — предложил хозяин.
— А тебе не жалко? — по-киргизски спросил гость. — Налей. Меня и бурдюк такого вина не свалит.
— Вино-то не свалит, а мороз убаюкает. Вот они десять часов спали.
— Фу, жарко у вас, — сказал гость и опять залпом осушил кружку.
Минут через десять он уже храпел. Командир взглянул на часы:
— Будет спать ровно пятнадцать часов. Порошок действует безотказно. Успеем всё окончить… Петренко!
Вошедшему стрелку он указал глазами на спящего, тот козырнул и молча вышел. Вошли четыре дюжих красноармейца, погрузили на носилки храпевшего Ачильбека и унесли в комнату для гостей.
Снова раздался стук в дверь.
Петренко доложил:
— Мерген по срочному делу.
— Зови. Да принеси кипятку.
В комнату вошёл человек средних лет. Иней покрывал его бороду, усы и ресницы. Он чинно поклонился присутствующим, прижав руку к сердцу.
— В добрый час, мерген! Видно, новости у тебя?
— Да, начальник, большая новость. В кишлак прискакали пять басмачей. Вечером подойдёт караваи. Ночевать будут у нас.
— Спасибо, — поблагодарил старика командир. — Людей примите хорошо, пусть спокойно отдыхают. Об остальном мы сами позаботимся… Поможешь нам?
— Хорошо, начальник.
— Садись, пей чай!
Мерген поставил в угол своё ружьё, снял короткий тёплый халат, поясным платком вытер оттаявшую бороду и лицо. Подошёл к столу, проговорив слова молитвы, разломил лепёшку по числу присутствующих, пожелал: