— Вздор! Тифом он болел…
— Об этом я и спрашивал. Явный рецидив тифа. Проявляется припадками. Вот…
Он нажал на желудок Ильгара. Тот застонал.
— Коллега, — раздался сиплый голос. — Какой диагноз установили?
Все оглянулись. За ними стоял пожилой врач. Он был бледен, губы дрожали.
— Как я и предполагал, молодой человек болел тяжёлой формой тифа. Это рецидив.
— Член правительства вызывал меня в кабинет… — с дрожью в голосе пояснил пожилой врач. — Приказал под страхом смерти вылечить гостя… Я должен взять его в городскую больницу… — Он осмотрел больного.
— Меня тоже вызывал председатель… — ответил чернобородый. — Передаю его в ваши руки…
— Что же с ним всё-таки такое? — сурово спросил Боровиков и стал расстёгивать кобуру револьвера. — Он отравлен?
— Что вы! Что вы, уважаемый! Рецидив тифа через много времени может проявиться под влиянием алкоголя или сильного волнения. Больного посещают виденья, он становится возбуждённым, и наступает шок.
— Значит, ему грозит смерть?
— Не всегда. Но надо спешить. Ваше мнение, коллега? — обратился он к пожилому врачу.
— Немедленно в больницу, горячую ванну, вспрыскивание… морфий…
— Правильно. Поспешите, у него синеют губы…
— Я еду с ним, — заявил Боровиков.
— Не знаю, мне предоставили кабриолет на двух человек, — промямлил пожилой врач.
— Ничего, уместимся.
Врач посмотрел на решительное лицо военного, сказал тихо:
— Если настаиваете.
Больного осторожно вынесли за ворота, где уже стоял кабриолет.
Врач и Боровиков сели рядом и обхватили положенного им на колени Ильгара. Сильные конвульсии передёрнули тело больного, он скрипнул зубами и простонал.
— Крепись, Ильгар. Я не оставлю тебя, — произнёс комиссар.
Лошади тронулись, На мостике фаэтон тряхнуло. Ильгар дёрнулся, простонал и стих. Он был уже мёртв.
В Доме свободы заседала комиссия ТуркЦИКа по расследованию осиповского мятежа. Выявлялись лица, принимавшие участие в перевороте.
Штаб Осипова в своё время распорядился о мобилизации молодёжи и, когда выяснилось, что многие, получившие повестку, не явились, в городе было организовано несколько пунктов регистрации. Один из них находился на Соборной улице около кинотеатра "Хива". На крыльце стоял столик, за ним сидел регистрирующий, а возле него два "агитатора". Один останавливал проходивших мужчин, а другой совал им в руки винтовки.
Ронина послали узнать, как работает комиссия. Не нужна ли помощь? Пройдя мимо большой комнаты, где толпились арестованные, он шагнул к часовому:
— Здесь работает комиссия?
— Здесь. Проходите, Виктор Владимирович… Тут такое творится…
Ронин вгляделся, красногвардеец оказался знакомым по мастерским. Достал папиросы, угостил собеседника, закурил сам.
— А что именно?
— Один тут… избивает арестованных, не хочет слушать, орёт…
— Кто же это?
— А вот слухайте… — Он приоткрыл дверь.
— Сволочь, я тебе покажу!
— Полно, Могилин, разве можно так допрашивать людей? Избиваешь, словно полицейский, — увещевал один из членов тройки.
В ответ зазвучал до боли знакомый голос:
— Наплевать мне на вас. Я прислан из Москвы…
— Всё равно не имеешь права.
— Не вам указывать! Я террорист и как хочу, так и действую!..
Ронин широко распахнул дверь, вошёл.
Перед ним стоял старый знакомец. Перекошенное лицо и побелевшие от злобы глаза были те же, что и в Военном собрании и ещё раньше в студенческой столовой. Провокатор. Доносчик. Предатель!
— Ваш мандат! — потребовал Ронин.
Могилин вздрогнул, выхватил револьвер.
Молниеносным движением Ронин выбил из его рук оружие, но выстрел всё же раздался, и пуля впилась в потолок.
Члены комиссии, хотя и не понимали, что происходит, бросились к буяну:
— Это анархия!
— Не смей применять оружия!
Но террорист оттолкнул их и выпрыгнул в раскрытое окно.
Ронин стоял бледный. Конвойные бросились за беглецом.
— Прав был Дзержинский, когда говорил о бдительности, — произнёс он вздрагивающими губами. — Я уверен, что у этого негодяя поддельные документы. Москва таких не присылает… — И он рассказал о встречах с этим провокатором.
— То-то он и вёл себя так, чтобы вызвать злобу и ненависть к Советской власти" — возмутились члены комиссии.
Ромин попрощался:
— Поеду, доложу начальству.
Казакова он застал задумчиво стоявшим возле несгораемого шкафа. Казаков улыбнулся Ронину:
— Что такой бледный?
Тот рассказал подробно о происшествии. Казаков взялся за телефонную трубку, вызвал чека и дал указание.
Наблюдая за чёткими, решительными движениями Аристарха, прислушиваясь к его кратким деловым распоряжениям, Ронин тепло подумал: "Он на своём месте. Быстро сориентировался и вошёл в курс работы".
Положив трубку на рычаг, Казаков поднял на Репина глаза:
— Ну вот… Всё в порядке. Субчика изловят в течение двадцати четырёх часов.
Оба помолчали. Потом Казаков произнёс мечтательно:
— Слушай, Виктор. Получили мы декрет за подписью Ленина, ассигновали нам значительную сумму на проведение оросительных работ. Требуют больше хлопка. Надо разработать положение и наметить людей, знающих ирригационное дело.
— С удовольствием займусь этим. Радостно думать, что разрушениям пришёл конец, начинаем строить.
— Да, вот что… Не ходи пешком домой, пока чекисты не переловят бандитов… Вызывай лошадей пли машину.
— Это не всегда удаётся, — заметил Ронин. — Ну, я пошёл. Поработаю.
В этот день Ронин, увлёкшись работой, засиделся допоздна. Стемнело. В открытое окно веяло весенней прохладой, свежим запахом зелёных листьев. Он убрал бумаги, надел пальто. Машину решил не вызывать. "Лучше пройдусь, подышу воздухом. Заждалась меня звёздочка моя ясная… Ничего не поделаешь, горячее время, надо работать за пятерых…"
Шагая вдоль затихшей улицы, он уловил скрин арбы. Где-то в темноте двигалась повозка. Неожиданно раздался женский крик и детский плач, Ронин ускорил шаги. Ему показалось, что запоздалых путников задержал патруль. Но когда свернул на Куйлюкскую улицу, то увидел остановившуюся арбу. Наверху два человека осматривали кладь. Под кузовом лежал арбакеш, не то затаившийся, не то оглушённый. Женщина с двумя детьми, жалобно причитая, старалась укрыться за ствол старого тополя. На неё наступал вооружённый человек.
— Замолчи, проклятая! — шипел он. — А то заткну глотку.
Опять знакомый голос! В два прыжка Ронин достиг дерева:
— Стой! Что это за безобразие?..
Он не договорил, грянул выстрел. Падая, увидел перекошенное злобой лицо "террориста".
Рядом с глухим рокотом остановилась машина. Несколько вооружённых людей бросились к бандиту и схватили его.
— Что тут делал? — спросил высокий, очевидно старший.
— По распоряжению продкомитета отбираем продукты… — с наглой издёвкой ответил "террорист".
— А стрелял в кого?
Бандит не успел ответить. Со стороны дерева прозвучал встревоженный голос:
— Подойди, Андрей! Нашего Ронина ранили.
Высокий шагнул, склонился над раненым.
— Виктор, как ты? Скорее в госпиталь!
— Домой… — простонал Ронин.
Шофёр вышел из машины, ткнул пальцем в "террориста".
— Эта сволочь — тот самый "студент", что грабежами прославился. Мы с Цирулем его захватили было, да вырвался, удрал…
— Везите Ронина скорее! Да вызовите доктора Боровского. А с этим "студентом" мы разделаемся на месте… Снимай допрос, следователь! — обратился Андрей к подошедшему худощавому человеку в очках.
Ронин лежал на кровати с тугой повязкой. Ему казалось, что рана кровоточит и жизнь уходит с каждой каплей крови. Он сжимал слабыми пальцами руки жены и дочери. Иногда забывался на минуту, другую. А потом снова вереница воспоминаний — картины войны, революции. Услышал спокойный голос, открыл глаза: