— Гобболино! Гобболино! Гобболино!
Котенок не обращал на это никакого внимания. Он не знал, почему он не нравится другим кошкам и почему они могут ему завидовать, как полагал маленький старичок. Он не сомневался, что все они раз в двадцать красивее, чем он сам. Он не желал им зла, а если им нравилось шептаться на его счет, что ж, пожалуйста, он не против.
Судьи стали обходить все клетки, осматривая и оценивая кошек.
Потом жюри удалилось на совещание, а старик дал каждой из своих кошек по кусочку печенки и улегся спать на мешке позади клеток.
Но вот судьи принесли круглые разноцветные жетоны и стали приклеивать их к кошачьим подушкам.
Дама персидских кровей, соседка Гобболино, получила красный жетон с надписью «Первое место». Леди Шиншилла напротив нее — всего лишь голубой и так разобиделась, что от зависти уселась к персиянке спиной и просидела, не оборачиваясь, до тех пор, пока ее не унес хозяин.
Многим кошкам маленького старичка тоже достались жетоны — красные, желтые и голубые. Старичок, очень довольный, топтался между клетками своих питомцев, гладил победителей и обещал им разные вкусности на ужин.
Гобболино с радостью думал о том, сколько наград они увезут с собой в маленькой и убогой тележке. На то, что его собственная клетка осталась без жетончика, он не обратил ни малейшего внимания. Но наконец судья встал, чтобы объявить имя победителя — лучшего кота выставки.
Это был Гобболино.
На мгновение в ратуше наступила глубокая тишина, потом по залу пронесся ропот, переходящий в шипение. Оно доносилось из каждой кошачьей клетки.
За шипением последовали плевки, потом оглушительные вопли.
Напрасно судьи пытались прекратить шум, напрасно хозяева стучали по клеткам своих питомцев и накрывали их ковриками — рассерженные кошки не переставали вопить, пока их голоса не слились в единый оглушительный крик, прозвучавший из всех клеток сразу:
— Долой Гобболино! Гобболино — ведьмин кот!
Судьи побледнели, хозяева кошек тоже.
Любители кошек, которые пришли на выставку с намерением купить себе какое-нибудь пушистое чудо, переглянулись в ужасе, потому что каждый из них уже приготовился предложить старичку за Гобболино изрядную сумму.
Сам старик, покраснев от ярости, стал грозить кулачком то Гобболино, то судьям, а по рядам клеток, то усиливаясь, то стихая, проносился все тот же ропот:
— Гобболино — ведьмин кот!
О Господи, выдохнул Гобболино, сжавшись на подушке в углу клетки. Ну почему, почему я родился ведьминым котом? Да не нужны мне никакие призы! — всхлипывал он. Я не хочу быть победителем, мне не надо, чтобы мной восхищались. Мне нужен только приветливый дом с добрыми хозяевами, я же прошу так немного. Но Господи, Господи! Что же теперь со мной будет?
Он недолго задавал себе этот вопрос, потому что рассерженные судьи тут же напустились на маленького старичка и приказали ему сейчас же покинуть помещение ратуши. Всех его кошек немедленно дисквалифицировали, и Гобболино в первую очередь. Старика вместе со всеми клетками вытолкали на улицу, правда, в последнюю минуту судьи одумались и велели передать ему все его призовые жетоны. В конце концов, сказали они друг другу, хозяин мог и не знать, что привез на выставку ведьминого кота.
Но и при виде жетонов старик не сменил гнев на милость.
Он распахнул дверцу клетки и вышвырнул Гобболино на мостовую.
— Негодная тварь! — бушевал старик. — Ты посмотри, сколько у меня из-за тебя неприятностей! Как ты смел не сказать мне, что ты ведьмин кот! Убирайся немедленно, и чтобы лапы твоей тут больше не было!
Старичок хлестнул своего костлявого пони и умчался в облаке пыли; клетки в тележке раскачивались и гремели, кошки в них оглядывались через плечо на Гобболино и кричали ему гадости.
Котенок не жалел о том, что расстался с ними навсегда, напротив, он с радостью размял лапы, которые сильно затекли и онемели от долгого сидения на бархатной подушке.
Он очень огорчился, что причинил столько неприятностей маленькому старичку, но на самом-то деле котенку не слишком нравилось быть выставочным котом, а жизнь в клетке казалась нудной и утомительной.
Я уверен, что поблизости найдется дом, где меня встретят с радостью и где я не буду лишним, сказал себе Гобболино.