Уинифред качнула головой.
– Я только одно знаю, Уильям Максвелл, – что люблю тебя бесконечно. Всегда любила. И всегда буду любить. Ты проживешь долгую и достойную жизнь и умрешь в глубокой старости, когда Господь призовет тебя. Никто и ничто не разубедит меня, ибо так написано в моем сердце.
Уильям хлопнул в ладоши.
– Не знал, что живу бок о бок с настоящей пророчицей!
Уинифред хихикнула.
– Тише, милый, ради святой Марии!
– Хочешь, чтобы я стал паинькой? Это так сразу не получится.
Пальцы Уильяма тем временем теребили шнуровку на корсаже Уинифред.
Она шлепнула мужа по руке. Воскликнула:
– Уильям, ты что!
Но в голосе не послышалось возмущения, а жест был безобидный – словно бабочка взмахнула крылом.
– Есть способ развеять мою печаль. И он тебе известен, – сказал Уильям, проворно расшнуровывая корсет.
– Ты серьезно? – хихикнула Уинифред, беспомощно озираясь. – Нас все домашние ждут! – Она покосилась на дверь.
Уильям вздохнул, отвлекся от шнуровки и задвинул засов.
– Ничего. Подождут. Сейчас мы с тобой одни. Мы в этой башне, как в ловушке. Никто нас не видит, никто нам не помешает.
– Ты овладеешь мною прямо здесь? – изумилась Уинифред.
– Уин, любовь моя, ты же знаешь – я готов ласкать тебя всюду. Так чем же моя собственная башня хуже прочих мест? Ты – моя пленница, зависишь от моей воли. Вдобавок здесь мы можем на время забыть о клятвах якобитов и о шотландской гордости.
Уинифред рассмеялась. Взглянула на платье, распавшееся, словно ореховая скорлупа, и на мужа, который вполне успешно справлялся с завязками в нижней части густо расшитого корсажа.
– О, знакомая вещица. Ты была в этой броне, когда я впервые встретил тебя. В Сен-Жермен – помнишь?
– Ах, немало вечеров я провела с иглою в руке, трудясь над обновкой.
Последняя завязка поддалась ловким пальцам Уильяма. Уинифред вздохнула с тайной радостью, когда муж почтительно поместил часть вышитой «брони» на ближайший столик.
– Опасность подстегивает желание, – прошептал Уильям, жарко дыша Уинифред в шею.
– Ты сумасшедший. В моих покоях огромная кровать, там гораздо удобнее.
– А как же вкус краденых минут? А как же интрига?
– Что, прямо у стены? Тебе так хочется, желанный мой?
Уинифред сама не ожидала, что позволит сделать с собой подобное, и тайно наслаждалась тем, что позволила.
– Я словно блудница. И ты тому виной, – шепнула она, подпустив в голос кокетства.
Уильям расплылся в улыбке, расшнуровал корсаж до конца, спустил с жениных плеч нижнюю сорочку, так что обнажились груди, по-прежнему тугие, налитые, несмотря на то что Уинифред родила пятерых детей. Уильям заурчал, наклонился, стал целовать соски.
– Ох, Уин, от одного взгляда на тебя в моей крови пожар вспыхивает!
По внезапной хрипоте в голосе мужа Уинифред поняла, как сильно его вожделение. Она желала его не меньше; не думая о приличиях, она вся отдалась нахлынувшей страсти, помогла Уильяму добраться до сокровенного местечка сквозь пышные многослойные ткани, сняла юбку на обручах. Взаимные смешки они душили поцелуями; боялись, что их возня слышна за дверью.
Потом они сидели на полу подобно заигравшимся детям, прислонясь к темной деревянной панели, держась за руки. Головка Уинифред покоилась на мужнином плече. Уинифред даже позволила себе испустить стон – так хороши были эти краденые минуты наслаждения.
– Во Франции ты ведь сможешь встретиться с нашим мальчиком, Уильям?
– Конечно. Нынче же напишу Вилли, – отвечал муж. Поднялся, помог встать Уинифред. – Пора тебе одеваться – это процесс долгий. Не понимаю, как вы, женщины, терпите этакую сбрую. По мне, военную стратегию разрабатывать легче, чем разбираться, что у вас каким шнурком к чему крепить.
– Зря ты храбришься, Уилл. Все равно мне за тебя страшно. Очень страшно.
Уильям взял жену за подбородок, нежно поцеловал в губы.
– Успокойся. Со мной да пребудут твои преданность и любовь. Вдобавок ты сама сказала: ничего не случится, звезды благоволят ко мне. Я не положу жизнь за короля, хотя и готов это сделать.
Уинифред хотела было заговорить, но Уильям взглядом остановил ее.
– Это твои слова, разве не так?
– Так. Я готова повторять их вновь и вновь.
– Верю, родная.
Поцелуй, долгий, как заключительный аккорд, не дал Уинифред вернуться к теме.
– Спасибо за то, что произошло в этой башне, милая. Теперь я знаю: главное – не отчизна, не король. Главное – семья. Я люблю тебя, Уинифред Максвелл. Если враги станут одолевать меня, если небо покажется мне с овчинку, я вспомню эти краденые минуты, Терреглс и эту трижды благословенную стену. Мы с тобой, Уин, – беспечные, отчаянные влюбленные, дерзнувшие мечтать о шотландском короле на шотландском престоле.