— Нинка, она своего не упустит, — откомментировал Виктор. — Знала ведь, что, если упрется, то я просто разведусь с нею, и дело с концом.
Объяснение супругов было не из приятных, но своего Виктор добился. Маме он сказал, что с Ниной развелся, собирается жениться на москвичке, и запретил матери упоминать о первом браке, дескать, невеста не знает, и не надо.
(Вот так, в изложении Валентина и со слов Виктора выглядела постыдная и печальная предыстория Верочкиного брака.)
Супружеский союз был торжественно заключен, но не обошлось без капли дегтя, тетя Аня категорически отказалась прописывать Виктора на своей жилплощади. Имеется фольклорное выражение, исчерпывающее данную ситуацию: как в воду она глядела.
Сколько было из-за этого скандалов, слез и зубовного скрежета, но тетя Аня оставалась тверже алмаза. Её упорство впечатлило и Верочку, в кооперативной квартире, полученной на Верочкино имя, Виктор опять же прописан не был. Эта мелкая деталь сильно осложняла их семейную жизнь и служила очагом раздражения, но чем больше упорствовал Виктор, тем больше боялась Верочка. Ей начинало казаться, что в упорстве мужа кроется задняя мысль, а меньше всего на свете ей хотелось стать жертвой банального брачного надувательства с целью прописки. Мертвый узел.
(Естественно, ничего подобного Валентин не рассказывал, история в течение семи лет разворачивалась на моих глазах. Е.М.)
Здесь я, пожалуй, закончу первую часть вставной новеллы, но продолжение следует.
Пока рассказ Валентина о квартирных злоключениях Виктора дошел до указанной точки, день прошел и наступил вечер.
Отче успел вздремнуть на моем диване, потом, не слушая робких возражений, отправил меня за очередной бутылкой, но уже чего-нибудь попроще.
Хитроумный Отче сообразил, что мое любопытство станет неиссякаемым источником горячительных напитков, поэтому он мастерски приурочивал кульминационные моменты рассказов к концу очередной бутылки.
Я бесилась, но бегала в винную лавочку, благо, что недалеко, продавщица прониклась ко мне дружескими чувствами и только понимающе подмигивала, протягивая очередную бутылку, такова, мол, наша женская доля.
А тут еще объявился Сергей. Сначала он звонил, просился в гости, я говорила, что нездорова, потом, что занята. Тогда, на правах старинного друга дома, он прикатил собственной персоной, чтобы посмотреть, какие занятия мешают мне увидеться с любимым человеком.
Можете себе представить, что он увидел. Валька как раз спал… Тысяча и одна ночь!
Надо отдать Сергею должное, он не думал меня ни в чем подозревать, напротив, посочувствовал.
— Открыла сыскную контору на дому? — осведомился он.
Конечно, я похвасталась, что вот, представь себе, нашла-таки Верочку, но нечаянно при этом задела невинного человека доской по голове, теперь искупаю вину. И объяснила, что Валентин не какая-нибудь подзаборная пьянь, а отпрыск известной дворянской фамилии.
Наследник дворянской фамилии тем временем продрал глазки, срочно познакомился с Сергеем, а меня как раз послал прогуляться за чем-нибудь попроще.
Сергей хотел съездить сам, но Валька объяснил ему, что мне необходимо пройтись для моциона. Хамство, все-таки.
Любые мои возражения он отметал фразой тщательно продуманной фразой.
— Раны, нанесенные прелестной рукой, ещё кровоточат…
Когда я вернулась из магазина, Валентин в сжатой форме излагал Сергею историю наших приключений, по-моему, совершенно зря. Мне лично казалось, что данная история вовсе не нуждается в коллегиальном обсуждении.
Но надо знать Рыжего Вальку. Ещё со времен юности у него осталась прескверная привычка автоматически превращать любое место своего пребывания в некое подобие гусарского бивуака: толпятся люди, льется спиртное, роятся и текут неправдоподобные истории, все приходящие включаются и вносят лепту в развеселый стиль бытия. Сергей, конечно же, подпал под чары.
Они сидели, пили, курили, обсуждали события со всех сторон, а я бегала на кухню, меняла приборы, готовила закуску, вытряхивала пепельницы, и само собой кипела от злости.
Выдавать информацию Валентин, разумеется, прекратил, вместо этого красочно описывал, как я с дьявольской жестокостью раскроила поленом ему голову и бровью не повела. Рассказ был рассчитан на аудиторию, а именно на Сергея со следующим подтекстом: вот тебе кажется, что это нежное трепетное существо, а на самом деле — совершеннейший крокодил. (Смутно помнится, что примерно так выражался один из чеховских героев раннего периода творчества, когда классик звался Антоша Чехонте.)