Что с моим телом?!
Так, снова паника — не надо, успокаиваемся: вдох-выдох… Я попытался расслабиться и ни о чём не думать. Мозг и так уже на грани перегревания, словно компьютер, что работал круглые сутки без передышки. Надо дать ему отдохнуть.
Пока я пребывал в своеобразном астрале, в голове начала формироваться какая-то мысль. Сначала далёкая и непонятная, она стала постепенно собираться во что-то цельное и ясное, заполняя разум и облепляя каждую клеточку мозга. А как только она овладела мной, я открыл глаза. Не было больше ни паники, ни страха. Потому что я понял.
С чего мне вообще волноваться?
Я не хотел жить на Земле? Верно. Мне была чужда тамошняя жизнь? Всё правильно. Я знал, что не нужен тому миру, так если меня принял этот, то почему я должен отказываться от такого подарка? Стоит с благодарностью принять его и просто жить. Ведь я чувствую: мне дышится легче не только из-за чистого воздуха…
Не знаю, сколько ещё я так пролежал. Кажется, даже успел подремать. Но меня отвлёк от этого увеселительного занятия приглушённый голос за стеной:
— Вы… — дальше последовало неизвестное мне ругательство, — Совсем ополоумели?! А ну-ка, ну-ка, наклонитесь ко мне… — я услышал громкий шум, словно заработал пылесос, который, впрочем, моментально стих, — Опять Путничью траву курили?!
Я усмехнулся про себя: что, выговаривают тем двум моим сторожевым псам? Насколько я понял, то, что они перетащили меня в это тело (со сверхъестественной чертовщиной я уже смирился — по крайней мере, пока у меня не будет больше информации) было импровизацией, и начальство им такого разрешения не давало. Так что я очень надеюсь, что зеленокожие говнюки получат по заслугам. Зеленокожие… а почему я вообще их так называю? Неужели нет никакого определения, как называть этих маленьких ушастых чебурашек? В ответ на мои мысли голова вновь взорвалась не хилой болью, и подсознание выдало: «Гоблины». Млин, больно то как! Если так мне будет аукаться каждое воспоминание, то лучше уж пребывать в неведении — а то так не долго и без мозгов остаться.
Между тем голос за дверью продолжал вещать:
— Клан вам доверился, вождь вам доверился, я поручился за вас, как за своих лучших учеников, а вы… — я прямо-таки явственно ощутил, как говоривший обречённо махнул рукой, — Освободите его и ведите к главе. А я пока предупрежу его обо всём.
Голоса утихли, и послышался топот шагов. И снова в помещении нас оказалось трое. Между прочим, я вспомнил и имена этих двоих: один, тот, что с более грозной мордой, Лар-ин-Лин, а тот, что чуть пятится, прячась у него за спиной — Кил-ин-Хак. Первая часть имени — имя отца, а вторая — уже имя собственное, так уж у гоблинов повелось. «Лин» означает «не знающий сожалений», а «Хак» — «крепкое плечо». Вот и думай после этого, как к ним относиться, ибо имя говорит о многом: его не давали с самого рождения, пузатая мелочь у гоблинов ходит неназываемой. Лишь проследив за поведением и деяниями гоблина вождь клана лично присваивает ему имя. Вот что значит на самом деле «говорящее» имечко. А приставка между двумя именами — знак положения в клане. Как услужливо подсказывает мне память этого тела, «ин» — значит, старший ученик шамана. Ого, как меня понесло то. Память прямо-таки пробилась мощным поток, хотя до этого была похоже скорее на тонкую струйку. Постепенно, но я начал замечать, как всё вокруг воспринимается немного иначе: амулеты, висящие на гоблинах, не были для меня диковинными игрушками, а обрели какой-то смысл и понимание с моей стороны. Халупа уже и не казалась таковой, а даже стала немного уютной. Я понимал, что частично эти чувства, воспоминания — не мои, но было сложно отделить одно от другого, так что я перестал пытаться.
Лар-ин-Лин опять достал свой кинжал и подошёл ко мне, косясь на меня недобрым взглядом. М-да, кажись, волнуется парень. Чего доброго, с перепугу мне горло перережет, чтоб проблем поменьше было. Я даже немного напрягся. Раньше к смерти я относился философски: ну, умру и умру, что уж там, но не теперь. Теперь у меня появились интерес и желание к новой жизни, и расставаться с ней я пока не собирался.
Но, слава благоразумию, гоблин просто несколькими ловкими движениями разрезал путы и тут же отскочил назад, выставив перед собой оружие. Я лишь пожал плечами: осторожность — это, конечно, хорошо, но в разумных же пределах! А то, понимаешь ли, сами к себе пригласили, а тут полный комплект: и связан, и допрашивают, и оружием холодным угрожают.
Сев на кровати, потёр ноющие запястья. Чувство свободы движений, оказывается, так радует! Не думал, что для счастья нужно так много. Но вот для полного счастья мне бы куда-нибудь убраться от этого пронизывающего насквозь взгляда вооружённого гоблина.