И тут на лицо его набежала тень.
Это был тот, рыжий.
— Малдер, — произнес он, остановившись на две ступеньки ниже и улыбнувшись своей идиотской улыбкой, — где же вы были?
— Здесь, Хэнк, где же еще?
Специальный агент Хэнк Уэббер мельком взглянул туда, где под сводчатым куполом возвышался монумент Томасу Джефферсону. В глазах его мелькнуло недоумение.
— Знаете, а я ни разу здесь не был. — Он растерянно покачал головой и провел ладонью по отливающим медью волосам. — Что это вас сюда занесло?
Малдер пожал плечами.
— Здесь хорошо. Тихо, — ответил он и, понизив голос, добавил: — Не то что в конторе. Уэббер намека не понял.
— Так вы уже в курсе, что произошло? Малдер рассеянно посмотрел на него.
— Ах, да, — воскликнул молодой человек, глуповато улыбаясь, — откуда же вам знать — вы же были здесь!
— Хэнк, ты не перестаешь поражать меня своим талантом по части дедукции.
Уэббер тут же понес какую-то несуразицу, на что Малдер лишь улыбнулся и махнул рукой, давая понять, что это была всего лишь глупая шутка.
— Так что же я должен знать?
— Хелевито.
Малдер вздрогнул, на мгновение забыв, что его только что оторвали от завтрака.
— А что с ним?
— Его взяли.
Малдер не знал, то ли смеяться ему, то ли исполнить ритуальный танец победителя и окончательно шокировать этого мальчишку — то ли просто сухо кивнуть, что в конторе считалось признаком хорошего тона, сделав вид, будто у него, собственно, никогда и не возникало ни малейших сомнений относительно того, чем закончатся продолжавшиеся к тому времени уже три месяца поиски похитителя. Тем более что похищенного им ребенка уже освободили целым и невредимым. Малдер не сделал ни того, ни другого, ни третьего, а просто хлебнул содовой и снова принялся за свой бутерброд.
Уэббер засунул большой палец за пряжку ремня.
— Ага! Еще и двух часов не прошло. Вы все правильно рассчитали, Малдер. Мы установили слежку за домом в Билокси, где живет его родня. Так и есть — сегодня утром Хелевито подваливает туда один-одинешенек. Всю ночь гулял на каком-то теплоходе; просадил в рулетку половину того, что получил в качестве выкупа — вторая половина, видимо, досталась какой-нибудь смазливенькой блондинке. — Хэнк рассмеялся и, довольный собой, покачал головой. — Первое, что он сказал, когда его взяли, было: «Черт меня побери, почему я не поставил на «36» и на «красное»?»
Хэнк мечтательно кивнул. Не говоря ни слова, Малдер отправил в рот сандвич и запил его содовой.
— Ну как? — спросил Хэнк и еще раз покосился в сторону мемориала.
Мимо прошмыгнула стайка монахинь, которые оживленно болтали, а завидя Малдера с Уэббером, приветливо улыбнулись им обоим.
Брюнетка на роликах исчезла, не удостоив их даже взгляда.
Уэббер хмыкнул и принялся поправлять галстук.
— Ну как? — снова спросил он.
— Послушай, Хэнк. Человек завтракает, человек наслаждается свежим воздухом, солнцем… а особенно покоем и тишиной, которых ему так не хватает в конторе. Я что-то не совсем понимаю, чего ты от меня ждешь?
Молодой человек, казалось, был совершенно сбит с толку:
— Но как же… ведь если бы не вы, мы бы его так и не накрыли, верно? То есть я хочу сказать: всем, кроме вас, было невдомек, что у этого парня патологическая страсть к игре, так? Никому бы и в голову не пришло искать его родственников. Так что… — Он рассеянно развел руками. — Так что же, вы не рады?
— Радости через край, — сухо произнес Малдер и тут же пожалел об этом, заметив, что его юный коллега смотрит на него с каким-то детским укором. Он видел: этот мальчишка пока еще искренне верит в то, что каждый арест знаменует собой торжество справедливости и достоин соответствующих случаю слов, в то, что каждый мошенник, крупный ли, мелкий ли, упрятанный за решетку, это повод по крайней мере для небольшой вечеринки. Но он не мог знать другого — того, что чувство упоения, которое ты получаешь от работы, всегда одинаково. Будь это твой первый арест или сто двадцать первый, или даже миллионный. Как одинаково и твое отношение к этой работе — вот, мол, еще один паршивец получил по заслугам.
Однако хорошие агенты, лучшие из лучших, никогда не забывают о том, что, поддаваясь упоению, легко упустить из виду обратную сторону их работы — что где-то на очереди всегда стоит следующий мерзавец.
И эта очередь никогда не иссякнет.
Просто никогда.
Порой осознания одного этого факта оказывается достаточно для того, чтобы превосходный агент превратился в циника и начал совершать ошибки, которые зачастую приводят его к гибели.
Малдер не хотел, чтобы подобная участь постигла его.
У него еще слишком много работы.
Слишком многого он еще не успел сделать.
К тому же он так и не доел свой завтрак, а на столе в конторе его дожидаются несколько дел, находящихся на разных стадиях расследования. Это были не его дела. Его просто попросили взглянуть — может, он увидит то, что ускользнуло от внимания других.
В этом Малдер был мастером, к этому у него был талант — по крайней мере именно так говорили в конторе. Сам он смотрел на все это несколько иначе, вернее не смотрел вовсе — просто делал свою работу, не вдаваясь в подробности.
Когда Уэббер уже почти готов был расплакаться, Малдер наконец прожевал кусок сандвича, почесал подбородок и многозначительно поднял палец:
— Хэнк, я припоминаю, что это ты навел нас на след в Билокси. Мы ведь все это упустили из виду. Так что поздравлять надо тебя.
Сказав это, Малдер не поверил своим глазам — малый покраснел до ушей, застенчиво потупился и, не зная, что и сказать, принялся растерянно пинать носком ботинка мраморную ступеньку. Малдер понял, что, скажи он, к примеру, что-нибудь вроде:
«Да плевать мне на все это хотелось», — то этот мальчишка мог бы его, пожалуй, и убить.
— Спасибо, — пробормотал Уэббер, с трудом сдерживая улыбку. — Понимаете… для меня это так много значит. — Он безнадежно махнул рукой. — Я не хотел вам мешать. Просто подумал, вам будет интересно узнать.
— Ну разумеется! Нет, правда. Спасибо тебе.
— Ну ладно. — Уэббер попятился и, зацепившись за ступеньку, замахал руками, чтобы не упасть. Затем он застенчиво улыбнулся и тихо произнес: — Ладно, я, пожалуй, пойду. Хорошо?
— Разумеется.
— Так вы…
Малдер поднес ко рту остатки сандвича.
— Впрочем, само собой — что я спрашиваю?
Уэббер махнул на прощание рукой, достал из кармана темные очки и водрузил их себе на нос.
Теперь это был уже не мальчишка по имени Хэнк.
Перед Малдером стоял молодой мужчина в костюме, цвет которого не вполне соответствовал погоде, и темных очках — слишком темных, если учитывать, что солнце в тот день светило не очень-то и ярко. Словом, мужчина, у которого на лбу было написано, что он агент ФБР.
Малдер мысленно улыбнулся, наблюдая за тем, как Уэббер почти строевым шагом зашагал прочь. Доев остатки завтрака и запив содовой, Малдер посмотрел по сторонам и, не увидев ничего достойного внимания, закинул пиджак за спину и направился к зданию музея.
Ему здесь нравилось, особенно сейчас, когда вокруг не было ни души. Здесь его не преследовало то ощущение, которое неизменно возникало в музее Линкольна, — будто попал в храм, хотя он и испытывал чувство благоговейного уважения к человеку, фигура которого возвышалась над ним. Джефферсон не был Богом — он был человеком со своими слабостями и ошибками. Но ошибки, которые он совершал, нисколько не умаляли величия сделанного им.
Малдер любил приходить сюда, когда ему необходимо было подумать над очередной головоломкой, словно надеялся, что, осененный гением третьего американского президента, он сможет проникнуть в наиболее темные закоулки чужой души.
Сюда не долетал уличный шум, здесь не галдели туристы — лишь приглушенный звук его собственных шагов по мраморным плитам.
Сегодня Малдера занимало так называемое луи-зианское дело о произошедшем средь бела дня жестоком убийстве с целью грабежа — сумма похищенного составляла 25 тысяч долларов. Фигурировавшие в деле свидетели готовы были поклясться на Библии, что совершивший это человек в костюме бродячего клоуна в буквальном смысле растворился в воздухе. Прямо под куполом цирка.