— Пить в одиночку — верный путь к алкоголизму. А женский алкоголизм — штука опасная. Что-то вроде ракетного комплекса «Булава»: никогда не знаешь, на чью голову приземлится.
— Тарас, отвали, а?! — пыхнула перегаром Наташа. — Иди вон, с мужским алкоголизмом выпей. С Холиным. Пока он окончательно не вышел в астрал.
— Не, с Гришкой не хочу. С тем, кому нечего скрывать, пить неинтересно. — Шевченко отыскал свободную рюмку и плеснул себе: не символически, но и не перебарщивая. — Красивая пара, правда?
— Чего?
— Я говорю, Мешок с Виолой хорошо вместе смотрятся.
— А зачем ты мне это говоришь? — почти ненавидяще вперилась в него Северова.
— Просто так. Думал, тебе любопытно знать мое частное мнение.
— Мне по фигу твое частное мнение! Равно: как и на каком фоне хорошо смотрится замначальника отдела. Ясно?
— Ясно, — делано равнодушно пожал плечами Шевченко и выпил в одиночестве. — Натах, а хочешь, я щас выключу эту шарманку?
— Мне всё равно.
— Спокойствие, только спокойствие. Сейчас всё будет.
Тарас поднялся, чутка покачиваясь, прошествовал к магнитофону и, красноречиво взглянув на Наталью, втопил кнопку «Стоп». Танцующий народ, выражая лютое свое недовольство, загудел растревоженным ульем. Шевченко выждал паузу, изобразил подобие некоего, якобы призывающего к тишине, жеста и громогласно объявил:
— Граждане, минуточку внимания! Мне кажется, пришла пора прервать эти грязные танцы-обжиманцы и обратиться к великому. Веник, ты свою скрыпочку захватил? Мы ведь тебя предупреждали!
— Может, не стоит? А, братцы?! — смутился хмельной Веня и виновато посмотрел на сидящую по правую руку супругу, явно ища поддержки. Однако Анечка, напротив, зарделась от удовольствия. Ей было приятно, что коллеги столь высоко ценят таланты мужа.
— Стоит, еще как стоит! — с жаром затараторил Шевченко. — Давай, композитор, изобрази. Только Баха, Шульберта и прочую подобную тягомотину не надо. Сыграй лучше нашу… Ну же, Веня! — Тарас перешел на блатную интонацию Розенбаума: «Не ломайся, не рассказывай нам майсы, помнишь, Веня, как в Херсоне мы давали изумительный гастроль?»
Делать нечего. Веня неохотно оставил свою Анечку, подхватил лежащий на подоконнике скрипичный футляр и аккуратно достал из него инструмент. Сразу успокоившийся народ, готовясь внимать высокому, поспешил занять свои места. Владельцы фотоаппаратов расчехлили оные, а все это время практически не расстававшийся с видеокамерой Вучетич, растолкав всех, переместился на самую козырную позицию, бесцеремонно согнав с нее полковника Жмыха. В кабаке — оно как в бане: все равны. Но те, кто с камерами, — равнее прочих.
— Ну как? Я молодец? — гордо вопросил Шевченко, возвращаясь и занимая место рядом с Натальей. — Согласись, хитро я всё устроил?
— Угу, хитрожопо.
— Фи, Наташа! Это же моветон! И вообще: с тебя за смекалку — поцелуй.
— Я тебя поцелую, — мрачно пообещала Северова. — Потом. Если…
В этот момент взгляд Наташи невольно зафиксировал приветливо воркующих напротив Ольгу и Мешка. Изменившись в лице, она быстро обернулась к Тарасу и, притянув его голову обеими руками, с какой-то вампирской страстью впилась ему в губы. Поцелуй получился весьма и весьма. Так что народ потихонечку начал удивленно переглядываться и шушукаться по углам. Но тут Веня очень вовремя взял первые скрипичные аккорды, и лишь тогда Северова позволила себе отпустить на волю прибалдевшего Тараса. Ну никак не ожидавшего столь скоропалительного эффекта от претворения в жизнь расчетливых планов на окончание вечера относительно Наташи.
За весьма недолгий период вынужденного знакомства с коллективом «гоблинов» Веня, тем не менее, успел прекрасно изучить музыкальные пристрастия «крестных отцов». Поэтому он действительно не стал терзать присутствующих на вечеринке милицейских ВИПов классическим репертуаром, а заиграл собственно-изобретенное попурри на темы Френкеля-Мокроусова к кинотрилогии про «Неуловимых мстителей». Здесь было всё одновременно и знакомо, и незнакомо: вышибающие пьяную слезу интонации «Русского поля» перемежались бесшабашным чардашем а-ля Буба Касторский, последний в совершенно немыслимом перескоке перетекал в пронзительную «Вербу-Вербочку», а та в свою очередь, лихо подскочив в самом щемящем месте, оборачивалась залихватской песней Яшки-цыгана.
— Обалдеть! — доверительно склонившись, зашептала Прилепина на ухо Мешку. — Он играет просто потрясающе!