— Там я уже смотрел.
— Значит плохо смотрел.
Через пару секунд из прихожей донеслись звуки археологических раскопок и вскоре на пороге кухни возник счастливый обладатель потерянных и вновь обретенных ключей. Безупречно выбритый, с благородной сединой на висках, в идеально отглаженных брюках и в безукоризненно белой рубашке, подполковник Золотов сейчас походил на собирательный образ киношного голивудского полисмена. В ранге не ниже начальника полиции округа, а то и штата. Многочисленные давние шрамы от порезов бритв и скальпелей карманников на кистях обеих рук лишь добавляли этому образу должной брутальности.
— Странно, и как это я их сразу там не нашел? — задумчиво проговорил Золотов и пихнул ключи в карман брюк.
— Ничего странного, — пожала плечами супруга. — Типичный случай похмельной заторможенности реакций организма.
— Да ладно тебе. Я был как стеклышко.
— Ага, как стеклышко в нашей спальне. Которое ты уже два месяца как обещаешься помыть.
— Лидк, веришь-нет, вот буквально завтра и займусь. Слово офицера!
— Ты хотел сказать: «слово пенсионера»?
— Спокойствие, только спокойствие! До перехода в новый социальный статус у меня еще осталось, — Василий Александрович посмотрел на часы, — …осталось 8 часов и 46 минут… Ну, всё, я полетел.
— Сто-о-ять! — моментально встала в позу «руки в боки» супруга. — Кру-у-гом! Марш за стол!
— Лидк, да не хочу я есть! — взмолился Золотов. — Вчера с нашими бонзами на неделю вперед брюхо набил. Китайским, будь он неладен, фаст-фудом… Представь, ресторан — четыре звезды — обыкновенного соленого огурца принести не могут! А деньжищ угрохал — у-у!
— Сам виноват. Нет, чтобы уйти на пенсию как все, по-человечески…
— А по-человечески — это как? С общим собранием, с зачитыванием дарственного адреса, торжественным приемом в совет ветеранов и вручением ценного подарка «лыжи беговые»?! Нет уж, увольте. Я вчера последнюю повинность перед «генералами» отбыл, проставился. А сегодня хочу спокойно посидеть со своими… В своем, пока еще, отделе.
— И с соленым огурцом, — ехидно докончила Лида.
— В том числе. Скажешь, не имею право?
— Имеешь. Но только после того, как съешь хотя бы яичницу!
— Лидк, но ведь я действительно горю! А у меня привычка, она же — одиннадцатая заповедь: не опаздывай.
— Ничего страшного. Это как раз та привычка, от которой можно начинать потихонечку избавляться.
— А знаешь, что говорили по поводу привычек арабские мудрецы? «Тот, кто меняет свои привычки, уменьшает свое счастье». Вот ты думаешь почему я двадцать… двадцать с гаком лет не меняю спутницу жизни? Да потому что привык. И не хочу уменьшать своего счастья. Философия!
— Золотов, я тебя сейчас прибью! А ну-ка быстро сел и приступил к приему пищи!
— Яволь, мон женераль! — вздохнув, уселся за стол Золотов. В следующий миг перед ним была выставлена сковородка с дымящейся яичницей, щедро приправленной салом, сыром и зеленью. Василий Александрович покорно взялся за вилку и нож.
— Вот так-то лучше. Тоже мне, философ огуречный… Ольга-то будет сегодня?
— А як же! — с набитым ртом подтвердил Золотов.
— Привет ей передавай, что-то давненько она к нам не заглядывала. Как там у неё дела?
— На днях Дениску в лагерь пионерский… или как они сейчас называются?… отправляет. Сегодня с утра должны были на медосмотр поехать.
— А на личном фронте?
— Да, похоже, всё по-старому. Как на Западном, без перемен. Другое худо: настроение у нее в последнее время какое-то…
— Какое?
— Такое, знаешь… — задумался Золотов, — …словно бы чемоданное.
— Вот и слава богу! Наконец, и до нее дошло!
— Чего дошло?
— А то, что не гоже молодой, здоровой, образованной, симпатичной девке, да еще и с ребенком на руках, с твоими архаровцами хороводиться. Ладно сам, черт старый, всю жизнь по чердакам, подвалам, подворотням. Ширмачи, щипачи, форточники… Блатные, цветные… Тьфу, пакость… Но ей-то сколько можно голову дурить этой вашей «романтикой улиц»?!
— Ну, началось! — недовольно поморщился Василий Александрович. — Старые песни о главном… Я тебе сто раз говорил: Ольга — она настоящий опер. У нее — прирожденный талант к сыскному делу, способна ты это понять, или нет?!
— Нет, не способна. У женщины есть только один прирожденный талант — быть женой, быть матерью. А целыми днями по рынкам, по трамваям, да по помойкам за карманниками рыскать — это не талант. Это… это… самая натуральная дурь и блажь. И, кстати сказать, ее бывший муж… Володя, кажется?… такие вещи очень хорошо понимал.