По приказанию Тельшевского Ковалевский, Михайловский, Подолецкий и Булынко схватили отца Даниила и вывели на середину двора. Телыневский, зачитав священнику обвинения против него и приговор штаба, приказал повесить. Когда отец Даниил сделал какое-то возражение, Михайловский и Подолецкий «с бранными словами схватили его за волосы», Михайловский накинул веревку на шею, а Булынко влез на ворота и привязал ее там[84]. Повесили отца Даниила на воротах собственного двора. Самого убийства никто из домашних не видел, так как ворота, на которых повесили страдальца, находились за той стеной кухни, где окон не имелось. Но, видимо, это было и к лучшему.
Придя в себя и выйдя на улицу (двери дома уже были отперты), Елена Ивановна увидела мужа, висящего на воротах. Рядом с отцом Даниилом, обняв его ноги, сидел плачущий старик — батрак дед Иван, работавший в их доме. Это был единственный верный слуга в доме Конопасевичей, служивший еще у родителей отца Даниила. Он ничего не знал о расправе, но все понял, найдя отца Даниила повешенным, когда привел с выгона домой скотину. И теперь, потрясенный увиденным, горько оплакивал любимого своего батюшку. Из людей вокруг никого больше не было. Жители Богушевич, узнав, что в местечко вошли повстанцы, попрятались и боялись даже показаться на улицу.
Когда дед Иван стал вынимать отца Даниила из петли, тотчас прибежали повстанцы, бражничавшие неподалеку в корчме. Они с угрозами воспретили снимать повешенного, чтобы тело его висело подольше на устрашение всем русским, противящимся «польскому делу». И только после отъезда их из Богушевич тело отца Даниила сняли, омыли и положили в доме, как подобает умершему[85].
Вот как описывал Баратынский возвращение «охотников» в отряд: «Мы шли скорым шагом; все молчали под тяжелым впечатлением случившегося, разговор не клеился, хотя мы с Липинским и приставали с расспросами то к тому, то к другому, как было дело, кто исполнил роль палача и т. п. интересные в то время для нас вопросы. Но нам отвечали односложно, неохотно: видно, что всем было не по себе»[86].
Есть сведения, что люди из отряда Лясковского кроме священника повесили еще несколько крестьян Игуменского уезда: Бурака, Фуренку и Дышлевича[87]. Неизвестно, правда, когда именно это произошло: до убийства отца Даниила или после.
Когда 24 мая в Игумен поступило донесение об убийстве богушевичского священника, уездный военный начальник Чурский немедленно направил в этот район отряды «майоров Коспоржиковского от Равич, Григорьева от Березина и Андреева, который с двумя ротами Севского и Орловского резервных пехотных полков возвращался в Бобруйск, после конвоирования в Игумен транспорта»[88].
Для погребения отца Даниила в Богушевичи к вечеру 25 мая прибыли березинский благочинный Роман Пастернацкий (впоследствии настоятель Слуцкого монастыря), божинский священник Иоанн Шафалович и микуличский — Порфирий Ральцевич с псаломщиком. Из опасения попасть в руки к повстанцам, чтобы добраться до Богушевич, им пришлось переодеться в крестьянскую одежду и даже обрезать волосы[89]. В тот же вечер в Богушевичи пришли русские пехотинцы майора Григорьева и казаки под командованием Титова.
Благодаря военным священники смогли безопасно совершить погребение отца Даниила. Из дома на церковный погост гроб мученика несли русские солдаты. Похоронили отца Даниила при фундаменте сгоревшей церкви, на восстановление которой он уже успел заготовить лес. У могилы невинно убиенного страдальца при виде неутешных слез несчастной вдовы и малютки-сына солдаты не могли сдержать негодования, и некоторые в сердцах говорили: «Дай Бог нам только встретиться с поляками, и у нас пленных мятежников не будет!»[90]
87
Путевые записки ст. сов. Ф. Д. Воинова, или Воспоминания о пребывании его в Минской губернии с февраля 1865 по 1 мая 1866 года. — СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1891. — С. 42.
88
Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863–1864 гг. в пределах Северо-Западного края. Ч. 2. Переписка о военных действиях с 10 января 1863 по 7 января 1864 года. — Вильно, 1915. — С. 200.
90
Пастернацкий Роман, священник. Речь, по случаю освящения памятника на могиле священника Даниила Конопасевича, в воспоминание его смерти от поляков, сказанная 23 мая 1870 года в местечке Богушевичах // Минские епархиальные ведомости. — 1870. — № 14. — С. 365.