– Но зачем?! – воскликнул потрясенный Франц Фердинанд. – Вы же сами сказали, что мы с вами враги, а врагу не показывают никаких секретов…
– Это сейчас мы враги, – строго сказал я, – но я рассчитываю как можно скорее покончить с этой войной, ибо у меня много других дел – и вот тогда наши отношения могут радикально измениться. Я не испытываю к вам личной неприязни, вы мне интересны и в чем-то даже симпатичны, в отличие от вашего дяди, который видится мне как огромный гнойный фурункул на местной действительности.
– А что если я попробую уговорить дядю вовсе не начинать войны и спустить это дело с покушением на тормозах? – спросил меня собеседник.
– Не думаю, что это будет полезно, – ответил я. – Эта война уже запланирована, вписана в бухгалтерские книги господ Ротшильдов и иных финансистов – и тот, кто попытается нарушить их планы, жестоко о том пожалеет. На самом деле пожалеют о том господа финансисты, но это случится немного потом, и их сожаления не будут связаны с вашим именем. Так что лечитесь, выздоравливайте, набирайтесь сил. Думаю, если ваш дядя и в самом деле поведет дело к войне, французы от вас отстанут, а ваши венские недруги настолько трусливы, что способны совершать свои гадости только чужими руками. Счастливо оставаться, мой будущий друг эрцгерцог Франц Фердинанд… Если появится желание поговорить, то проведите пальцем по моему портрету, и я выйду с вами на связь. Всего вам наилучшего.
– Погодите! – воскликнул тот. – Если вы превратили тут все вокруг в сонное царство, то дайте хотя бы напиться раненому человеку, а то я не дотягиваюсь до стакана здоровой рукой…
Ну я и подал Францу Фердинанду поильник – что мне, трудно, что ли. Тот, кто раненому воды не подаст, и вовсе себя цивилизованным человеком считать не должен. И неважно, враг перед тобой или друг.
Когда Серегин сказал, что даже со всей его мощью справиться с этим миром по-быстрому не получится, потому что тут требуется не кавалерийский наскок, а тщательная планомерная осада, я очень огорчилась. Ведь хочется же домой, в свой мир, где Митю и Диму ждут несчастные родители, школа и контроши по математике. Асю и Яну, правда, никто не ждет, за исключением директрисы и воспеток детдурдома. Почему-то, когда я о них думаю, в моих ушах звучат слова: «государство не просило вас рожать», хотя при мне вслух никто такой фразы не произносил. Впрочем, наверное, я тревожусь напрасно, ведь все четверо моих гавриков прочно связали свою жизнь с Серегиным и делом установления справедливости, которое он на лезвии своего меча несет через миры.
У нас дома он обещал особо не буянить, зато в девяносто первом, девяносто третьем и девяносто восьмом годах клочки начнут летать по закоулочкам, ибо наш Бич Божий крайне зол на тамошних небожителей. Хотели мир без Путина – получите Серегина, за спиной которого мрачной глыбой маячит громада «Неумолимого». Думать о том, что может наворотить «Бич Божий», когда его сдерживают только узы совести да мысленное одобрение Верных, мне и страшно, и сладостно. Страшно – потому что, верша справедливость вооруженной рукой, наш Защитник Земли Русской не будет считаться с количеством злобных вооруженных врагов, которых следует убить и зарыть в исполинских братских могилах. Сладостно – потому что останутся жить и будут счастливы миллионы мирных, ни в чем не повинных людей, в мирах Основной Последовательности погибшие в локальных конфликтах, умершие от голода и нищеты, покончившие с собой от тоски и безысходности. Царствие Божие на земле, которое наступит в этих мирах после того, как Серегин закончит там свою работу, будет как раз про этих людей, в своей общей массе именующихся обывателями, а не про жирных котов.