Если во времена правления династии Обреновичей политический компас Сербии был нацелен на Вену и Будапешт, то король Пётр Караджоржевич постарался перевести его в сторону России и Франции, что, в свою очередь, испортило отношения с Австро-Венгрией. Вот уже одиннадцать лет император Франц-Иосиф кушать не мог – так ненавидел бедную Сербию. И вот происходит дурацкое покушение на Франца Фердинанда в Сараево, исполнителей берут живыми всех до единого, и на допросах они рассказывают, как должностные лица сербской разведки давали им задание убить наследника австро-венгерского престола, снабжали оружием и переправляли через границу.
Собственно, уже этого было бы достаточно для выдвижения претензий, равносильных объявлению войны, но как раз в этот момент австро-венгерские газеты разражаются шквалом публикаций, обвиняющих в организации покушения младшего сына короля Петра, наследного принца Сербии Александра Караджоржевича. Прочитав об этом в газетах, король мгновенно понимает, что все это не газетная утка и не клевета, а святая истинная правда. Все! С этой минуты короля Петра не существует – он впал в старческую деменцию, и невозможно даже пустить в дело заранее подготовленный и подписанный указ о регентстве королевича Александра, поскольку на такой ход Вена и Будапешт немедленно ответят артиллерийскими залпами.
И вот королевский дворец заснул тяжелым беспокойным сном. Спит король Петр, спит принц Александр, спит дворцовая прислуга, и даже охрана дрыхнет на своих постах, опираясь на винтовки. Спят даже собаки в будках и кошки на своих лежанках, хотя им по ночам положено трудиться и гонять мышей. Впрочем, ничего удивительного: ведь дворец до третьих петухов накрыло заклинание мертвого сна, и люди, которые сейчас не спят, входят в свиту самовластного Артанского князя Серегина, прибывшего к своему сербскому коллеге с рабочим визитом. Вот он идет по полутемным коридорам, и меч Бога Войны покачивается у него на бедре. Рядом с ним – старший и опальный сын короля Петра, королевич Джоржи. Он решителен и сосредоточен, ибо увидел шанс изменить к лучшему как свою судьбу, так и судьбу всей Сербии. Впрочем, все не так. Сербия для старшего из королевичей превыше всего, а своя судьба проходит по категории «разное». Следом за этими двумя попарно идут Дима-Колдун и Лилия, Анна Сергеевна и товарищ Бергман, Митя-Профессор и Ася-Матильда, а замыкает процессию Ника-Кобра, опасная как ядовитая змея на тропе войны.
Вот и королевская спальня. Дима-Колдун шепчет заклинание Сытого Железа – и дверь открывается совсем без скрипа, лишь с легким щелчком английского замка. Тишина. Огромная кровать под балдахином, а на ней, среди скомканных простыней, в огромной ночной рубахе не по размеру, свернулся в клубочек, будто пытаясь защититься от внешнего мира, худой и костлявый старый король Петр, больше похожий на высохшего кузнечика. Но для королевича Джоржи это самый дорогой человек на свете, и при виде старческой беспомощности своего пожилого родителя на его глазах выступают слезы.
Лилия подходит к кровати, смотрит на старого короля, потом поворачивает голову и говорит:
– Джоржи, мне нужно чтобы ты помог мне. Для успеха лечения твоего отца нужно положить ровно у края кровати, а то будет нехорошо, если целая богиня поползет к нему по постели на коленях. Не бойся, он не проснется, пока я не дам ему испить священной воды из источника жизни.
На помощь королевичу Джоржи приходят Дима-Колдун и пажи адъютанты Серегина; вчетвером, частично магией, а частично руками, они достают старого короля из его берлоги, свитой из одеял и простыней, и укладывают ровно на краю ложа, предварительно расправив все члены. Лилия сдувает со лба непокорную челку, говорит куда-то в пространство: «Кыш, противные!» (имея в виду Лиссу, Ату, Манию и прочих богинь безумия) и приступает к священнодействию пальцетерапией. Король ойкает и охает сквозь сон, но не просыпается, а дело тем временем движется бодро. Вот в руках у богини-целительницы появляется большой бокал, наполненный пузырящейся от избытка энергии живой водой, она делает знак, и Митя-Профессор с Асей-Матильдой усаживают старого короля на постели. Лилия подносит стакан к губам короля Петра – и тот, не просыпаясь, начинает жадно пить из него крупными глотками. С последним глотком глаза, в которых больше нет ни грана безумия, открываются, и сербский король растерянно оглядывается по сторонам. Узнав своего старшего сына (вот от кого он не ждет никаких пакостей) он растерянно спрашивает: