– Я думаю, – сказала Кобра, – что этот перелом произошел в нем накануне убийства Столыпина. До того доминантный премьер был ему защитой и опорой, а после стал затенять коронованное ничтожество, а потому был убит и низвергнут с пьедестала.
– А еще, – добавила Птица, – он точно так же, как и Венский бомонд, на дух не переносил Франца Фердинанда. Как тот смел жениться по любви и быть счастливым, в то время как у самого Николая, буквально выканючившего свой брак у ПапА и МамА, в личной жизни были одни проблемы, и даже долгожданный сын оказался поражен тяжкой неизлечимой болезнью?
Я пожал плечами и сказал:
– Меня ни в каком виде не волнуют хотелки и заморочки нынешнего русского царя и некоторой части российской элиты, некритически воспринимающей французское влияние. Но это отношение ни в коем случае не распространяется на российский народ и на российское государство в целом. На стороне российского государства я буду сражаться, защищая российский народ от внешних и внутренних врагов, ибо иное будет противно принесенной мною присяге. Я понимаю, что вступать в бой мне придется с мечом в одной руке и скребком для выгребания навоза в другой, ибо слой этого вещества на нынешней российской действительности достиг уже почти авгиевой толщины. Еще немного – и настанет время, когда можно будет только спустить в унитазе воду и приступить к строительству первого в мире государства рабочих и крестьян. И еще я должен сказать, что не испытываю ненависти и презрения ни к немецкому, ни к французскому, ни к каким-либо еще народам, втянутым политиканами в грандиозную общеевропейскую бойню. На фронте вооруженный враг – законная цель, но едва солдат вражеской армии бросит оружие и взмолится о пощаде, я отнесусь к нему со всей возможной гуманностью, приличествующей Божьему Посланцу. Также я обязуюсь не бомбить и не разрушать городов неприятельских стран, ибо Господь желает обращения грешника, а не его смерти. Dixi!
И в этот момент неожиданность выдал Профессор, который, как и положено пажу-адъютанту, стоял поблизости, молчал и мотал на отсутствующий пока ус.
– Сергей Сергеевич, – сказал он, – разрешите высказать соображение?
Профессор – это далеко уже не тот мальчик, с которым мы начинали свой путь у горячего ручья в мире Подвалов. Флоренс Найтингейл как-то назвала его «маленьким русским солдатом». За два года мой юный воспитанник подрос и набрался опыта, которого хватило бы большинству взрослых, у него развился цепкий, наблюдательный взгляд, а суждения, которые он высказывает при написании своих рапортов[2], ничуть не напоминают детский лепет. Так что пусть говорит, лишним это не будет. Вообще-то по правилам, введенным Петром Великим, на военном совете первым должен высказываться самый младший, но, видимо, тогда у моего воспитанника отсутствовала критическая масса наблюдений.
– Высказывайся, Профессор, – ответил я, – только, будь добр, покороче.
– Мне кажется, – немного волнуясь, сказал мой юный адъютант, оглядывая присутствующих, – что вы все немного неправильно воспринимаете задачу. Это мы, родившиеся гораздо позже этих событий, понимаем, что эта война была кровопролитна, безрезультатна и в той или иной мере навредила всем участвовавшим в ней странам. Здешние люди к подобному выводу начнут приходить году к шестнадцатому, а то и к восемнадцатому. А сейчас они все наивные и радостные от того, что вот-вот решатся все их проблемы и воплотятся желания. И даже окружение второй армии в Восточной Пруссии, которое вы хотите предотвратить, в Петербурге воспримут как мелкую досадную неудачу. В отличие от предыдущего мира, где над русской армией уже витало безнадежное ощущение грядущего поражения, тут всеми – от императора до последнего нижнего чина – овладело бодрое предчувствие великих побед. Мол, разгромим австрияков и германцев, и вернемся по домам до первого листопада. И вы, Сергей Сергеевич, никак не убедите этих людей в том, что отводите их с катастрофического пути. Напротив, и в России, и во Франции с Британией будут считать, что вы покушаетесь на их законную добычу, что они справились бы и без вас, а вы им только все испортили.
Я прогнал сказанное Профессором через энергооболочку Бога Войны, и не нашел в его постулатах никакого изъяна. Так все и будет, если я попробую идти накатанным путем. Во всех предыдущих мирах, начиная, собственно, с мира Великой Артании, мои местные союзники изнемогали под натиском превосходящих вражеских сил, а потому воспринимали помощь моей армии исключительно как положительное явление, но в мире Первой Мировой Войны все совсем не так. Тут до самого конца – то есть до Февральской революции и Приказа № 1 Временного Правительства (набрали идиотов по объявлению) – германская армия не воспринималась в окопах как в принципе неодолимый враг. Стиснутые в тисках идеальной блокады Германия и Австро-Венгрия были обречены на капитуляцию по причине наступившего голода и нехватки сырья на военных заводах. Если у русской армии нет сил наступать, то солдатам достаточно просто просидеть в окопах полгода или год, после чего крах Центральных Держав будет неизбежен по чисто экономическим причинам.
2
После каждого мероприятия, в котором Митя-Профессор и Ася-Матильда участвуют в качестве пажей-адъютантов Серегина, они пишут рапорта по поводу того, что они видели при исполнении своих служебных обязанностей и что по этому поводу думают. Так заведено в той «конторе», где служил капитан Серегин до того, как воплотился в Бича Божьего. А Защитником Земли Русской он был всегда.