То, что мы не могли сказать в репортажах, было выражено, как и в дни оборонительных сражений сорок первого года, в передовой статье.
"За последнее время на ряде участков фронта немцы предприняли наступательные операции... Эти бои снова показывают, с каким сильным и неумолимым в своих захватнических вожделениях врагом мы сражаемся. Они еще раз напоминают нам, что опасность, нависшая над нашей Родиной, еще не устранена, что угроза независимости, свободе, самому существованию народов Советского Союза еще остается в силе...
Взоры всей нашей страны обращены теперь к районам западнее Воронежа и юго-западнее Старого Оскола, где происходят ожесточенные сражения. Озверевший враг рвется на восток, стремясь перерезать важнейшую железнодорожную магистраль, соединяющую центр нашей страны с югом, захватить новые советские города и села..."
Я бы не сказал, что все было ясно в этой передовице. Но, во всяком случае, здесь больше сказано, чем в сводках Совинформбюро и репортажах наших спецкоров.
Смотрю на висящую на стене карту советско-германского фронта. Второй год она перед моими глазами. Но нет, не примелькалась. В дни оборонительных сражений сорок первого года приходилось часто переставлять флажки на восток, а в дни нашего контрнаступления возвращал их на запад. В эту же весну они как бы застыли в неподвижности, а теперь вновь приходится переносить их на восток. Сначала - Купянск, а вчера в Генштабе узнал, что нашими войсками оставлен и Старый Оскол.
Карта, карта! Обыкновенная, напечатанная на плотной бумаге. Она совершенно необходима каждому командиру. А военному газетчику? Тоже, конечно: он должен ориентироваться в том, что происходит на всем театре военных действий. При этом карта с флажками может омрачить или утешить, поднять настроение или, наоборот, нагнать тоску. Одним словом, это почти что живое существо, с которым можно поговорить и поспорить... Признаться, со школьной поры люблю географические карты. Сам не знаю почему... А сегодня смотрю на нее с тревогой: Купянск и Старый Оскол остались за чертой фронта...
Наши спецкоры сообщают: "Огромное танковое сражение в полном разгаре. Оно перемещается в пространстве, гаснет в одном месте, чтобы с новой силой вспыхнуть в другом. В его орбиту вовлечены большие технические средства и людские массы. Наиболее ожесточенные бои еще впереди".
Наши войска, отступая, ведут тяжелые бои. Но остановить врага не удается. Никаких иллюзий не должно быть - Родина в опасности. И снова, как в дни Московской битвы, возвысил свой голос Илья Эренбург. Призывным набатом прозвучала его статья "Отобьем!" Вот строки из этой, написанной, можно сказать, кровью сердца статьи:
"Нас постигла военная неудача: немецкие танки прорвались к степям Средней России. Над Родиной снова сгрудились грозовые тучи. Народ, переживший победы у Ростова, у Калинина, у Можайска, не хочет тешить себя иллюзиями...
Настали снова грозные дни... Друзья бойцы, вы отбили немца в трудные дни декабря, когда он подошел к пригородам Москвы. Отбейте его теперь! Отгоните немцев от Дона! Битва только-только разгорается, и слышно в грозовой ночи:
- Отобьем!"
И вновь, как в трудные дни сорок первого года, тема стойкости, самоотверженности, готовности стоять насмерть в боях за Родину стала главной для газеты. И новый призыв писателя в статье "Сердце человека":
"Гитлер торопится, он хочет в июле найти свою весну... Немецкие танки снова ринулись вперед. Их должно остановить наше мужество... Что для этого нужно? Большое сердце и священные слова солдатской присяги: "Умрем, но немца не пропустим!"
* * *
О тыле в трудную пору войны написаны очерки, поэмы, повести, романы, ибо за Волгой, на Урале, в просторах Сибири люди работали так, как, может быть, нигде и никогда. Вот почему в эти дни особенно важно было рассказать о том, как тыл заботится, чтобы фронтовики не знали нужды ни в чем, и особенно в оружии. Вот почему так сильно прозвучала статья "Вооружение для фронта", написанная народным комиссаром вооружений, тогда еще совсем молодым, тридцатичетырехлетним Дмитрием Федоровичем Устиновым, будущим маршалом и министром обороны СССР. Не могло не радовать его заявление, что наши заводы в эти дни резко увеличивают темпы работы и выпускают вооружение сверх плана. Нарком рассказывает, как самоотверженно работают известные конструкторы В. Г. Грабин, С. Г. Симонов, В. А. Дегтярев. Б. И. Шавырин и другие, их изобретательская мысль направлена на то, чтобы наше оружие превосходило немецкое, и это им удается!
"Достигнутое не предел. - писал нарком. - Мы знаем, что враг еще силен. Впереди упорные, жестокие бои... Поэтому с еще большей энергией, не покладая рук, работают вооруженцы, увеличивая с каждым днем выпуск боевого оружия для фронта".
Заявление руководителя отрасли первостепенной важности прибавляло фронтовикам уверенности, что так и будет!
* * *
На третьей полосе, в уголке, помещена заметка "Комсомольская забота о семьях фронтовиков". Заметка небольшая, а тема очень важная, постоянно тревожившая фронтовиков. Приведу только несколько цифр из этой заметки, подписанной секретарем Вологодского обкома ВЛКСМ А. Сысоевой: силами комсомольцев двадцати районов области подвезено к квартирам семей фронтовиков 23 000 кубометров дров, отремонтировано 450 квартир, для нуждающихся эвакуированных детей собрано 80 000 вещей... Надо ли объяснять, что значили для фронтовиков эти цифры - доказательство: об их семьях заботятся...
* * *
Борис Галин прибыл в один из полков своего, пока еще тихого, участка Южного фронта. Здесь намечалась небольшая операция: полк должен был боем разведать силы противника и выбить его из деревни. Особое задание получила девятая рота. Сюда и отправился Галин, пробыл там от начала до конца операции и вскоре прислал очерк "Девятая рота".
Писатель в бою - это очень сложная и важная проблема. Не участвуй Лев Толстой в обороне Севастополя, не было бы его знаменитых "Севастопольских рассказов". Не поехал бы больной Чехов на далекий Сахалин, не было бы его потрясающих сахалинских очерков. А как родились великолепные повести Горького, роман Фадеева "Разгром", пьеса Вишневского "Оптимистическая трагедия"? Чем ближе писатель к жизни, чем больше он увидел и пережил, тем сильнее и интереснее его повествование. Особенно это важно для очеркиста. Я не говорю ничего нового, но эту старую истину вспомнил в связи с очерком Галина.
Никакие рассказы свидетелей, то есть материал, полученный из вторых или третьих рук, не позволили бы Галину так нарисовать картину жизни роты перед боем и в бою, так раскрыть характер и внутренний мир людей. Надо было все это пережить вместе с бойцами. Свидетельством этого может быть выдержка из очерка:
"В девятой роте, которая должна была наступать со стороны школьного домика, до полудня знали о предстоящем бое только двое - командир роты и политрук. Догадывался старшина, получивший специальное распоряжение усилить боепитание. Догадывался и Лаптинов, хитроватый, веселый боец с выгоревшими на солнце белесыми бровями. Это был старый солдат, который сразу учуял, что "будет дело". Он это понял по оживленному виду командира роты и по ряду других признаков. Хитро поблескивая глазами, он подошел к политруку роты и, улыбаясь, говорил, что заскучал в обороне. Политрук, тоже улыбаясь, сказал уклончиво:
- Будет приказ - тогда выступим.
Окончательно решив, что сегодня ночью быть делу, и, не дожидаясь приказа сверху, он сам стал готовиться к бою. Проверил свою самозарядку, прочистил и смазал ее, аккуратно сложил в подсумок патроны, приладил к поясу гранаты, переоделся в чистое белье, что он всегда делал перед боем, если была возможность... Чернов смотрел на Лаптинова и поражался его спокойствию. Он спрашивал себя: как это можно сейчас, когда готовишься к самому главному, как это можно рыться в вещевом мешке, беспокоиться о пропавшей трубочке с медным патроном, играть на гитаре и петь, заразительно смеяться..."