Майя с трудом вернулась к реальности.
— Да нет, ничего, — протянула она. — Мощный уж очень, а так — мало изменился.
— Да уж, бык еще тот! Кстати, почти никакого живота, видишь? Одни мускулы, за фигурой следит только так. Чуть не каждый день на тренажерах пашет. Я слыхала.
— Вижу, вижу…
Хоршев наконец оставил тарелку и, приняв еще «соточку», удовлетворенно откинулся на стул. Повеселевшими глазами он осматривал гостей, то и дело небрежно отвечая на чьи-то приветствия. Снующие взад-вперед всеобразные господа считали своим непременным долгом «завизироваться» у этого богатыря и выказать ему свое глубочайшее почтение. Майя сидела как на ножах. Снова в ее памяти всплыла сцена из далекой юности. Когда она написала ему записку и, помирая от стыда, ждала ответа. — Ну сколько же можно здороваться? — думала она. — Ну хватит уже!
Элька не выдержала первой.
— Андрей Николаеви-ич! — Она замахала рукой. — Обратите на нас внимание!
Хоршев заметил ее и подмигнул.
— Какие люди! — Его взгляд упал на соседку. Он на мгновенье замер. Майя словно во сне смотрела, как лицо мужчины расплывается в улыбке. Он поднял руку и пошевелил пальцами. — Салют!
— Здравствуйте…
Перерыв закончился, и «самураи» снова обосновались на сцене. После некоторой заминки, вызванной обсуждением программы, они взялись за «рабочие инструменты». Единственная девушка вышла к микрофону. Ударила до боли знакомая мелодия.
— Верю я, ночь пройдет, сгинет страх…
Истомившиеся кавалеры, словно сорвавшись с цепи, кинулись наперебой приглашать своих дам. Элька тут же была уведена каким-то высоким импозантным мужиком. К Майе с разных сторон подошли аж два претендента.
— Вы разрешите? — они хмуро смотрели друг на друга, не желая уступать.
— Извините, но я устала. Немного попозже, хорошо?
— Как скажете, — они разочарованно развели руками и пошли высматривать новых жертв.
Майя опустила очи долу, уставившись в тарелку с заливным. Она просто физически ощущала тревожный, напряженный взгляд мужа, но никак не могла решиться. Понимая, что все это глупо и как-то… невзросло, она будто приросла к стулу и продолжала сидеть, уныло ковыряя вилкой мясо. Вдруг за спиной раздался хрипловатый голос.
— Вас можно, девушка?
Она вздрогнула. Затем медленно обернулась и подняла голову. Прямо перед ней, растянув рот в широкой усмешке, стоял первый в ее жизни мужчина. Он наклонился и, глядя ей прямо в глаза, шепнул:
— Сейчас моя очередь…
Глава 18
До выборов оставалось меньше недели. Борьба за кресло градоначальника вступила в завершающую фазу. Город буквально трясло от захлестнувших его страстей. Соперники не гнушались уже совершенно никакими методами, отбросив последние остатки приличий. В дело вступали уже такие «изысканные схемы», что у бедных обывателей просто волосы вставали дыбом.
Как-то утром, выйдя из дома, горожане обнаружили, что чуть ли не весь город разрисован черной краской. Сюжеты были довольно жуткие и безыскусные. Стены домов, заборов и подземных переходов оказались изукрашены огромными свастиками и поясняющими подписями типа «Смерть!», «Месть!!!». Народ бродил мимо пугающих предупреждений и поражался наглости пиарщиков. И в самом деле, как власти вообще могли позволить такое? Так испоганить родной город! Куда вообще милиция смотрит?
По улицам многострадального города разъезжали разрисованные микроавтобусы. Из установленных на их крышах громкоговорителей раздавались страстные призывы покончить с засильем мафии и прогнать из мэрии разжиревших обожравшихся пиявок. «Мы очистим любимый город от грязи!» — звучали цитаты из предвыборных речей московского претендента. «Только вместе, только с вами!». Устоять было просто невозможно.
Ранним утром и поздним вечером в квартирах раздавались требовательные звонки. Какие-то парни криминальной наружности грубыми голосами представлялись агитаторами Черышева и требовали открыть. В ответ на возмущенные реплики хозяев «помощники кандидата» грязно ругались и обзывали их козлами и пидорасами. Преходя к следующей квартире, не забывали напоследок пнуть ногой в дверь.
Почтовые ящики в подъездах ломились от переполнявшей их агитации. Каждый день ругающиеся горожане вытаскивали из них целые груды всевозможных газет, листков и открыток. Пол в подъездах был весь загажен мятыми «шедеврами» полиграфии. Хотя, кое-что все же уносилось людьми домой и даже читалось из любопытства. На это и был расчет «красных агитаторов». Время собственной рекламы и похвальбы давно закончилось. Теперь царствовал чернейший пиар, в самом черном его проявлении. Подавляющее большинство «газет» и листовок были липовыми. От лица якобы одного из кандидатов валом шли материалы, состряпанные в штабе другого. И наоборот.
То, что писалось в этих лжеагитках, превосходило все возможные и невозможные рамки. «Программы развития» пестрели параграфами с призывом «повысить цены!», «отменить льготы!», «продать рынки!», «ужесточить штрафы!». Претенденты наперебой «ругали» Путина за его борьбу с крупным капиталом, хвалили непопулярного губернатора и убеждали горожан в необходимости «поделиться» городскими доходами с областью. «Черышев» в своих домогательствах дошел до того, что предложил разделить долг области по еврозайму между всеми приволжанами. С целью «его быстрейшей выплаты» и «освобождения от тяжкого бремени процентов». Вышло всего по пятьдесят баксов «на рыло». Сущая ерунда — взяли и отстегнули…
Вообще, историю с этим долгом можно было выделить в отдельную главу. Несколько лет назад, еще при Швецове — молодом, сверхпопулярном тогда губернаторе — область получила «под него» от восхищенной Европы огромные деньги — сто миллионов долларов. Кредит давался на развитие среднего и малого бизнеса. Получив «изи мани», руководство предалось приятным размышлениям — кого же этим баблом осчастливить? Швецов к тому времени перебрался в Москву, а его место занял бывший мэр областного центра Кляров.
Не придумав ничего стоящего, губернатор объявил конкурс. Деньги решили выделять под те проекты, которые в перспективе принесут наибольшую пользу для экономики края. То, что творилось на этом «конкурсе», не поддается никакому описанию. Высокая комиссия была просто завалена самыми невероятными «опусами», многие из которых были настолько курьезны, что напоминали истории барона Мюнхгаузена. И при этом изобиловали орфографическими и грамматическими ошибками. День и ночь члены жюри осаждались всякими темными личностями, пытавшимися «договориться по-хорошему».
В общем, с трудом распределив миллионов пятнадцать, начальство решило отказаться от этой затеи. Шло время, и «легкие деньги» начинали все сильнее напрягать. Проценты, хоть и небольшие (всего пять годовых), но тем не менее «капали», и надо было что-то решать. Выход оказался на удивление прост — отдать деньги банкам. Разумеется, под более высокие проценты. Сказано — сделано. И в течение месяца проблема рассосалась будто клякса. Напрягающие всех бабки были розданы тем, кому они были «нужнее». Миллионов же двадцать пошло на покрытие долгов по зарплате и коммунальщикам.
Крах наступил быстро и неожиданно. Печально знаменитый дефолт в 98-м году поставил всех на место. Доллар взлетел до небес. Большинство банков рухнуло и прекратило платежи. Также «тормознули» и те организации, что получали кредиты. Поскольку отдавать надо было уже по новому курсу, а это их никак не устраивало. И область в одночасье оказалась на финансовом дне. Поскольку даже пять миллионов ежегодных процентов стали для нее неподъемным занятием.
На «большом совете» тогда обсуждался архиважный вопрос — объявлять себя официальным банкротом или нет. После долгой дискуссии решили пока воздержаться, а деньги на погашение процентов занять. И с той самой поры «долговой вопрос» являлся камнем преткновения для всех администраций, включая нынешнюю. Пресловутые пять миллионов в год сводили с ума больших чиновников и членов законодательного собрания. Платить никому не хотелось, но платить было надо…