— Дайте свет и выйдите все, кроме матери.
Александр Степанович и Юрий отошли к дверям. Ирина забрала у Киры Сергеевны Ленку, глазами попросила: не уходи.
Женщина помоложе — медсестра — поставила на стол черный ящичек, открыла его.
Врач приказала раздеть Ленку, долго слушала ее, мяла пальцами кожу, давила щеки, пытаясь заглянуть в рот. Ленка от прикосновений вздрагивала, закатывалась криком.
Ирина дергала бровями, как будто и ей было больно.
— Будем забирать, — сматывая трубки, сказала врач. — Острое респираторное заболевание, угроза пневмонии.
Ирина всхлипнула. Врач поглядела на нее, сказала:
— Одевайте ребенка.
Суетясь и мешая друг другу, одели плачущую Ленку. Кира Сергеевна подала ее Ирине, сказала:
— Сейчас оденусь и тоже поеду.
Врач остановилась у дверей.
— Поедет мать, бабушек и дедушек мы не возим!
Она вышла, за ней — медсестра с непригодившимся черным ящичком.
Ленка тянула к Кире Сергеевне руки, кричала:
— Кира, хочу с тобой! Кира!
— Сейчас, сейчас…
Кира Сергеевна побежала к себе, сорвала халат, путаясь в рукавах, надела блузку.
Посмотрю, как вы меня не повезете, посмотрю!
В прихожей Ленка вцепилась ей в руку.
— Кира, не отдавай меня!
— Я с тобой, с тобой!
И в лифте Ленка держалась за руку Киры Сергеевны. Она устала плакать и теперь поскуливала, приложившись щекой к Ирининому плечу.
Врач уже сидела в санитарном «рафике» рядом с водителем. Кира Сергеевна подошла к машине:
— Я бы тоже хотела поехать… Пожалуйста… — она удивилась, как слабо и робко произнесла это.
— Возить бабушек у нас транспорта не хватит! — отрезала врач. Крикнула Ирине: — Мамочка, садитесь скорее, вы не одна у нас!
Живодерка! — выругалась про себя Кира Сергеевна. Сейчас она чувствовала себя бесправной и беспомощной перед непостижимыми правилами, которые неизвестно кто выдумал.
Ирина с рыдающей Ленкой уже сидели в машине, из подъезда выбежал, на ходу надевая пиджак, Юрий, за ним — Александр Степанович.
Юрий решительно зашагал к машине. Врач высунулась поверх опущенного стекла, пропела низким, толстым голосом:
— Това-арищи, нельзя же так!
Но Юрий рванул дверцу, вскочил на подножку.
Надо бы и мне так, подумала Кира Сергеевна, но уже заурчал мотор, заглушая Ленкин плач, вылетело едкое облачко газа, машина развернулась и укатила.
Сразу стало тихо, темно и пусто. По черному небу мчались серые облака, у подъездов темнели кусты роз, далеко в слободке густо лаяли собаки.
— Пошли, — сказал Александр Степанович и обнял ее за плечи.
Она опять посмотрела на небо с голой и бледной луной в разрыве облаков, на свои тревожно освещенные окна.
— Я поеду туда. — Она взглянула на часы, но ничего не поняла. — Поеду в больницу.
— Что ты, Кириллица… Уже три часа, троллейбусы не ходят.
Она замерзла, передернула плечами, но все стояла, соображая, далеко ли пешком. Потом вспомнила, что не знает, в какую больницу повезли Ленку. Не догадалась спросить.
— Пошли, может, Ирина позвонит, — сказал Александр Степанович.
Они поднялись в лифте, вошли в распахнутую дверь — ее никто не догадался захлопнуть. Кира Сергеевна нашла на кухне сигареты Ирины, закурила. Александр Степанович поставил на газ чайник.
Это мне наказание, опять подумала она. Не от бога — от жизни наказание. У меня, видите ли, Время Работы, а семья мешает, значит, и Ленка мешает. Каждый ушел в свое, до Ленки и дела никому нет — вот жизнь и ударила по самому больному.
Она курила мало и редко, больше баловалась, а сейчас прикончила сигарету до фильтра, и ее слегка тошнило.
— Не паникуй, Кириллица, все утрясется… Через неделю Ленка будет дома, вот увидишь.
Он гладил ее руки своими большими теплыми ладонями, они сидели рядом, как когда-то, когда болела маленькая Ирина, а они были молодыми. Никогда и ничего она так не пугалась, как болезней Ирины, сразу ударялась в панику, изводила врачей, изводилась сама, не спала ночи, и Александр Степанович с ней не спал, сидел вот так же рядом, гладил и целовал ей руки, поил чаем и повторял свое привычное: «Все утрясется». Ей становилось легче, спокойнее. Чувствовала, что рядом — человек, который главнее и сильнее ее, его надежные руки отведут беду.
Когда она переступила через этот привычный порядок вещей? И зачем переступила? Зачем стала сильной и главной? Сильных никто не щадит, и сами они не щадят себя.
Александр Степанович тронул мягкими губами ее руку, и вдруг ей показалось, что все вернулось. Из детской сейчас выйдет в мягких тапочках мать, скажет про Ирину: «Уснула, и температура упала». И Кира Сергеевна уткнется в плечо мужа, выплачется, и сразу станет легче.