Но ведь и у этих людей — дела, своя стратегия.
— Что ж, товарищи, если нет секретов, прошу сразу всех, — сказала она и распахнула дверь кабинета. — А Шурочку попросим сварить нам кофе, ведь вы, наверно, тут с самого утра?
— Не пивши, не евши, — подтвердила главврач и заморгала своими маленькими обиженными глазками.
Шурочка, обрадованная, что пронесло, засуетилась, завертела стриженой, аккуратной головкой, стала выдергивать один за другим ящики стола.
В маленьком кабинете было прохладно, легкий сквозняк пузырем надувал и вытягивал из окна желтую штору, в углу, на круглом столике стоял сифон с водой — его сразу же опустошили, на столе пухла горка писем, на каждом конверте — пометка «лично». Кира Сергеевна мельком перебрала их. Она знала: ничего личного в письмах нет, лично ей пишут домой, просто каждому хочется, чтобы его письмо она прочла сама. Наивным адресантам невдомек, что и без всяких там «лично» все письма читает она сама.
Расселись, выжидательно поглядывая на нее.
— С кого начнем? У кого самое неотложное?
Каждый сказал: «У меня!» Все трое посмотрели друг на друга, засмеялись. Кира Сергеевна тоже посмеялась, но не над ними, а над собой, над собственной наивностью.
Директор культпросветшколы, маленький толстячок с застенчивыми глазами, сидел, поджав под стулом короткие ножки, разглядывал ладони, вертел их так и эдак, потирал. В его позе вырисовывалась неуверенность, Кире Сергеевне все время казалось, что он хочет встать и уйти.
— Аркадий Устинович, слушаю вас.
Директор поднял голову. Он не ожидал, что придется говорить первым.
— Я, собственно… Я к вам как к члену комиссии по распределению… — И примолк, потирая ладони.
Так и знала, что он пришел с делом скользким, подумала Кира Сергеевна.
Директор вздохнул и выложил все в одной длинной, запутанной фразе:
— По предварительному распределению, как вы помните, хотя могли и забыть, весь выпуск распределялся на село, а с тех пор обстоятельства изменились, в городе есть вакансии, то есть появились, и часть выпускников можно оставить здесь.
Он вытер платком круглую лысину и опять посмотрел на Киру Сергеевну.
— Сколько выпускников можно оставить? — спросила она.
— Ну, пять… шесть…
— Как же мы выберем, кого оставить?
— Ну, кто лучше кончил…
— А кто хуже — на село, так?
Он не ответил. Пыхтел, жмурил глазки, промокал лысину.
— Кого, например, можно оставить?
Директор покосился на сидящих рядом. Те, деликатно отвернувшись, тихо беседовали.
— То есть фамилии назвать?
— Именно.
Он перечислял фамилии, загибая пальцы. Кира Сергеевна так и ожидала, что хоть одна окажется знакомой. С самого начала ожидала. Ради этой фамилии и затеян весь сыр-бор. Остальные четверо-пятеро пристегнуты за компанию.
— А мнение других членов комиссии?
— Большинство согласно! — выпалил директор. — Но все говорят: если Кира Сергеевна не против…
Святая простота! Уже всех обегал и признался в этом. Нелегкая миссия у человека, которому под пятьдесят. Возможно, у него уже внуки.
— Аркадий Устинович, в городе немало культурных кадров, они легко заполнят эти вакансии. А на селе в клубах с восьмилеткой работают, специалистов мало, и вы это знаете не хуже меня.
Он опять пыхтел, кряхтел, крутил головой. Все он прекрасно знает, но что скажет папаше со знакомой фамилией?
— Я против, Аркадий Устинович. Активно против. — Она сделала пометку в настольном календаре. — Казалось бы, мне выгоднее оставить специалистов у себя в городе, но наше с вами положение, Аркадий Устинович, обязывает нас мыслить шире и масштабнее.
Директор молчал, и вид у него был совершенно убитый. Похоже, он уже обещал тому папаше и теперь не знал, как будет выкручиваться. Кире Сергеевне стало жаль его, хотелось сказать: «Валите все на меня, на мою несговорчивость», — но каждый должен сам отвечать за свои поступки. Обещание — тоже поступок.
Директор поднялся, прихватил свою папку. Старался ни на кого не смотреть. И на него никто не смотрел — завгороно заинтересованно разглядывал этюд на стене, главврач озабоченно рылась в сумочке.
Как бы понять, что руководит этим человеком, немолодым и, наверно, не очень здоровым? — думала Кира Сергеевна. — Боязнь потерять директорский стул? Но неужели ему не понятно, что, всем угождая, скорее потеряешь этот стул? А может, все дело в вялости характера? Обещать легче, чем отказать.