— Скажу да, — засмеялся Женечка. — А чем тебе плохо генеральшей быть?
— Какая из меня генеральша? Генеральши в каракулях и норках ходят.
— Пусть ходят. Ты, мамочка, и без норок у меня как королева!
Олег Николаевич все время молчал, почти ничего не ел, близоруко посматривал на всех с неуверенной рассеянной улыбкой.
Кира Сергеевна всегда удивлялась, до чего он не похож на сестру.
За столом сидели долго. Ее поражало, как много они едят. Обеду предшествовали обильные закуски, плотный обед всегда заканчивался многоступенчатым десертом: фрукты, компот, варенье, чай с пирожными или тортом.
— Твоя норковая шубка — на столе, — сказала Кира Сергеевна, и все засмеялись.
— Один-ноль в твою пользу, — прогудел Женечка.
— Ну, да, да, — согласилась Лидия, облизывая ложечку, — семейка у меня прожорливая, и я люблю, когда много едят.
После обеда глаза Женечки посоловели, он сказал расслабленно:
— Спать вредно, посему, мамочка, включи телик, — и перетащился со стула на диван, уткнулся в телевизор.
— Тебе хоть фигу показывай, все равно будешь глазеть, — проворчала Лидия, собирая посуду.
Кира Сергеевна помогала убрать со стола. Потом они мыли на кухне посуду, и Лидия рассказывала про внуков, которые, конечно же, необыкновенно одаренные математики, подумать только, еще и читать не умеют, а любые задачки в пределах десяти решают в уме.
— В тебя пошли, — сказала Кира Сергеевна. Заглянул Виктор, выманил мать:
— Бабуль, на минуточку. — Увел ее в свою комнату. Кира Сергеевна опрокинула тарелки на сушку, вытерла стол. Подошла к окну. На крышах лежал розовый снег, длинные тени расчертили улицу, и она удивилась, как быстро кончился день.
Вошел Олег Николаевич попрощаться — он уходил домой. Сказал неопределенно:
— Мы еще увидимся.
И все стоял, как будто ждал чего-то, и смотрел на Киру Сергеевну.
Из столовой донесся блаженный всхрап Женечки, в детской один из мальчишек закатился ревом. Выскочила в прихожую Лидия, нелепая тапочками, помчалась к внукам. Навела там порядок, по пути встряхнула мужа, вернулась на кухню.
— Видала? Спиннингом рыбу в аквариуме ловили! Нет, это не математики, это одаренные бандюги!
Вошел Женечка, тараща сонные глаза.
— Мамочка, ей-богу, не спал…
Хотел обнять Лидию, но она треснула его по руке.
— Убирайтесь, дайте с Киркой поговорить! Олег, ты ж домой собрался, чего торчишь!
Мужчины ушли, Лидия вытащила кофеварку.
— До чего же надоели! Видишь, Кирка, как бездарно разменяла я свой талант?
Они пили кофе, и Лидия по привычке плакалась на свою судьбу. Впрочем, винила только себя: еще на третьем курсе профессор Шурлапов сказал про курсовую, что она потянет на диссертацию, надо ее только развить и углубить.
— Генку Соловьева помнишь? Он углубил и защитил эту тему.
И опять жаловалась на судьбу, на собственную бесхарактерность, позволившую загубить талант.
— Живу в родном городе, но ни в школе, ни в институте не бываю, от всех прячусь… Как-то собирался наш выпуск, так я не пошла… Там — кто ученый, кто заслуженный деятель, а я? Дипломированная домохозяйка, что хорошего?
Кира Сергеевна видела, как трясутся ее толстые мягкие щеки, повлажнели глаза, и терпеливо ждала, когда иссякнет поток ее слов. А Лидия вспоминала однокашников и кто кем стал, вздыхала и опять вспоминала:
— Помнишь, Шурлапов любил повторять: человек имеет то, чего он стоит. Ты даже не представляешь, как это верно!
— Ты дура, — не вытерпела Кира Сергеевна.
— Без тебя знаю, что дура, — согласилась Лидия, — Была бы умная, не дала бы сожрать свой талант…
— Ты потому дура, — перебила Кира Сергеевна, — что до сих пор не поняла, в чем твой талант. Он не в математике. Ты талантливая мать, понимаешь?
Лидия посмотрела на нее так, словно услышала глупость.
— А ты не мать? А другие женщины — не матери?
— Ты талантливая мать, и рядом с тобой все счастливы. В математике тебя заменил Генка Соловьев. А кто мог бы заменить в семье?.. Так что перестань склонять это слово «талант».
Лидия уставилась на нее своими глазками.
— Интересное рассуждение. Рядом со мной всё счастливы. За счет меня. А я счастлива?
— Да, счастлива. Не может быть несчастной мать, у которой счастливые дети.
Кира Сергеевна пошла в столовую за сумочкой, принесла сигареты.
— У тебя где можно курить?
— Ты стала курить? — спросила Лидия.
— Стала курить.
Она курила у форточки, а Лидия пила остывший кофе, поглядывала на нее из-под реденьких бровей. Как будто хотела, но не решалась о чем-то спросить.