Ну, что тут страшного, приду домой, закроюсь у себя, буду читать. Живут же в коммунальной квартире совсем чужие люди. Но он зашуршит за стеной газетами, и я начну прислушиваться… А потом — страшная ночь с толчками в сердце. И так будет сегодня, завтра — всегда. Я думала, что когда-нибудь это кончится, пройдет. Но не проходит и не кончается.
50
День тянулся длинно и безалаберно, опять заедала текучка, трещали звонки, шли люди, Кира Сергеевна хваталась за трубки, что-то отвечала, потом читала справки, говорила с посетителями — и все это не мешало думать о предстоящем разговоре с Олейниченко. И когда в перерыв пили с Шурочкой кофе и Шурочка что-то рассказывала, Кира Сергеевна слушала и понимала, но все равно думала о своем: в конце дня придет Олейниченко и как она начнет разговор.
Вот и друзья они давние, а об этом говорить трудно даже с ним — она не любила и не умела взваливать свои личные проблемы на других. Но он поймет, должен понять, какая крайность заставила ее сделать это.
Шурочку отпустила пораньше и стала ждать. Опять пробовала читать справки, но глаза скользили по строчкам, а мысли шли совсем другие. Потом, все — потом.
Смотрела на телефон и боялась, что не вытерпит, позвонит. Чтобы занять себя, подошла к шкафу, открыла, посмотрела на себя в зеркало. Хоть и закрасила седину, все равно старая. Желтые круги у глаз, морщины на висках, лицо усохло, заострилось. Не «делаю фигуру», не «делаю голову», и чуб уже не торчит победно, смирно лежит на лбу. Это заметно всем — что они думают обо мне?
Она почувствовала движение воздуха — открылась дверь, вошел Олейниченко — веселый, быстрый, подвижный. И молодой.
— В итоге припаяют нам с тобой аморалочку, — с ходу сказал он, — Вечно после работы я у тебя торчу.
— Не припаяют, я старая.
Она вернулась к столу, села. Ей казалось, так легче будет разговаривать, за столом чувствовала себя увереннее.
Он сразу же закурил, распахнул окно, стал мерить шагами кабинет и хвастаться зоной отдыха.
— Построим в лесу домики, очистим ставок, откроем столовую и шашлычную, пустим автобус — и всего двенадцать кэмэ от города!
Это был очередной его «пунктик» — зона отдыха для горожан.
Он смотрел на нее своими синими глазами и, поскольку она молчала, решил, что недооценила.
— А что, понимаешь, план — давай, производительность — повышай, а об отдыхе кто подумает?
— Где деньги взял? — спросила она.
Он засмеялся:
— Профсоюз ограбил!
Стоял перед ней, чуть согнувшись, руки — в карманах, в зубах — сигарета, совсем как озорной мальчишка. Уже забыл, что пришел не сам по себе, это она ему утром звонила: «У меня к тебе важное дело».
— Жаль, что у тебя нет комнатки за кабинетом, — сказала она.
— Зачем мне комнатка?
— Пустил бы меня, мне негде спать.
Он опять зажурчал мелким смехом, перекатился с пяток на носки.
— Сашка так храпит, что в трех комнатах слышно?
Она помолчала, посмотрела на свои руки.
— Скажи, Игнат, могу я разменять квартиру?
— Как и все трудящиеся. Это и есть твое «важное дело»?
— Как все трудящиеся, я не могу, мне надо тихо.
— Что значит «тихо»? — Он наморщил лоб, покачал головой. — С тобой не соскучишься. В итоге. — Покосился глазом. — Преамбулы, конечно, не будет?
Она взяла со стола бумажку, повертела в пальцах, стала складывать гармошкой.
— На этот раз будет.
Вспомнила, как испугалась тогда, когда Жищенко сказал про «даму города», решила — про нее.
— Меня бросил муж.
Намеренно произнесла это унизительное «бросил». Не оставил, не ушел — бросил.
— Сашка?
Олейниченко вытянул шею, так и сел, не вынимая из кармана рук.
— Чепуха, наслушалась сплетен…
Она молчала, все складывала бумажку, занимала руки. Именно потому, что она молчала, он, кажется, говорил.
— Послушай, Кира, ну, случается у мужиков: скакнут налево, потом всю жизнь раскаиваются…
Она так посмотрела, что у него слова застряли во рту.
Он помолчал, потом не выдержал, хлопнул ладонью себя по лбу, вскочил:
— Не укладывается, не могу поверить!
— Почему же? Я железная, ты сам сказал…
— Ты не из тех женщин, которых бросают! Ты из тех, кто сам бросает!
Он встал спиной к окну, зачем-то поправил галстук, расстегнул и опять застегнул на пиджаке пуговицу.
— Я догадывался, что у тебя не все в порядке… Думал, с молодежью нелады, но чтоб это…
Взвизгнул телефон. Кира Сергеевна взглянула на часы и не подняла трубку.