— Да, с пятнадцатого. — Резо не скрывал своего удивления.
— А может, не стоит сегодня говорить о делах? О делах в другой раз. Выпьем мы наконец или нет? Наливайте!
Леван встал и сам налил Маринэ шампанского. Приятели оживились. Нодар первым поднял бокал:
— Не думайте, что я хочу быть тамадой. Пусть, как всегда, тамадой будет Леван. А я хочу предложить только один тост: выпьем за приезд Левана, за то, что мы снова все вместе. Ты приехал позже других, тебя ждали дольше, и все мы, как видишь, особенно рады тебе. Будь здоров, и да сопутствует тебе удача!
Нодар осушил свой бокал, снова его наполнил, передал Важе и повернулся к Маринэ:
— Маринэ, дорогая, прости, что не за тебя мы выпили первый бокал.
— Что ты, что ты… — рассмеялась Маринэ.
Если бы я сейчас поступал в высшее учебное заведение, я снова выбрал бы металлургию. Но почему я после школы выбрал эту специальность, убей меня бог, не знаю! В детстве я хотел быть машинистом, увлекался железной дорогой и многим другим, но о металлургии никогда и не помышлял.
Железную дорогу я очень любил. Особенно мне нравилось, как поезд проходит по железнодорожным мостам. В окне мелькают фантастические, удивительные силуэты ферм, а в ушах звучит мощный гул. Потом поезд входит в туннель. Лампочки на серых бетонных стонах таинственно мерцают и бегут с головокружительной быстротой. Ритмически меняются свет и темнота, вдруг возникает приглушенное гудение, как будто звуки закупорены, ударяются о стены, а выхода не находят.
А когда поезд вырывается на свободу, голос его звучит радостно и словно растворяется в воздухе.
В такие минуты состав напоминал мне вынырнувшего из воды человека, свободно и глубоко вздохнувшего.
Но когда подошло время выбирать профессию, я растерялся.
Некоторые из моих одноклассников пошли по стопам своих родителей. Один парень из нашего класса только потому подал документы на строительный факультет, что отец его был строителем. А другой не пошел на этот же факультет именно потому, что его отец был строителем.
В то время в моде были два факультета — физико-технический и металлургический.
Физтех открылся в том самом году, когда мы закончили школу. Тогда даже преподаватели не очень представляли себе, кем должны стать их студенты. Ходили слухи, что туда отбирают молодежь особо одаренную.
Эти слухи окутали факультет романтическим ореолом. Достаточно было молодому человеку сказать, что он поступает на физтех, как на него начинали смотреть с уважением и он тут же становился в глазах окружающих человеком одаренным.
Девушки глядели на студентов этого факультета с особым интересом, друзья расписывали их способности. Многие мои одноклассники поддались моде. Они подали заявление на этот факультет, не имея ни малейшего представления о его назначении, но держались высокомернее всех. Потом на вопрос, куда поступили, они заученно повторяли ставшую уже затасканной фразу:
— Я обречен, я поступил на физико-технический.
По-моему, им гораздо больше нравилась реакция спрашивающих, чем будущая их специальность.
Вечерами мы часто собирались компанией на проспекте Руставели, болтали… Мы уже считали себя взрослыми, независимыми людьми. Каждый расхваливал избранную им профессию, каждый оправдывал и объяснял свой первый самостоятельный шаг.
Молчали, кажется, только двое — я и Хидашели. Я все еще не мог выбрать факультет, а у Левана, я это заметил, все было решено, но он, как всегда, не торопился сообщить о своем решении.
Я долго еще раздумывал, пока подал документы на факультет металлургии. Я был в Рустави один раз на экскурсии, и после этого из головы у меня не выходил этот огромный завод. Хорошо помню, как не мог оторвать взгляда от пятисоттонных мостовых кранов.
А в доменный цех мы попали в тот момент, когда сменяли фурмы. Тогда я не понимал, что тут делается. Фурмы сняли, и оттуда с пушечным грохотом вырывался огонь. Пламя било рабочим в лицо. Впереди стоял мастер, на плече у него лежал конец фурмы, и так он работал. Чуть дальше — рабочие. Они из шлангов обливали мастера водой. Их мужество поразило меня. Уже тогда я понял: одних знаний мало, здесь необходимы смелость и сила. Эту экскурсию я долго помнил и в один прекрасный день снова поехал в Рустави один и долго бродил по заводу. Решено, сказал я себе, буду металлургом, и только сталеваром. Мартеновский цех мне нравился больше других.
Когда я сообщил дома о своем решении, мать так закричала, что все соседи мигом сбежались к нам.