— Сшей его в Тбилиси к Октябрьским праздникам, деньги мы тебе пришлем, — сказала мама.
Первого сентября я примчался в институт за два часа до начала занятий и был далеко не первым. Сердце мое учащенно билось. Я тревожно оглядывал ребят — ни одного знакомого лица. Поглядел в расписание. Оказалось, что в этот день всего две лекции: высшая математика и черчение. Я даже огорчился, что мой первый студенческий день будет таким коротким.
В коридорах толпилась уйма народу. Мне поскорее хотелось узнать, кто же в моей группе. Я даже пытался отгадать, заглядывая ребятам в лица. Точно я знал только одно — на курсе нет ни одной девочки. Да и какая нормальная девушка решилась бы пойти на наш факультет!
Я заранее нашел аудиторию, где предстояло слушать первую лекцию. У двери стояли ребята. Это, наверное, и есть металлурги. Среди них был один седой человек — я сразу обратил на него внимание. Наверное, фронтовик. Я тогда подумал: зачем ему в таком возрасте учиться? По своему внешнему виду он настолько отличался от всех остальных, что мне даже стало неловко.
Наконец прозвенел звонок.
Огромная аудитория моментально заполнилась. Здесь собрались три отделения — сталевары, литейщики, прокатчики, — у нас были общие лекции. Ребята с нескрываемым любопытством оглядывали друг друга. Наконец в аудиторию, прихрамывая, вошел тот самый седой человек. Очень тихо поздоровался с нами и поднялся на кафедру. Это был доцент Квернадзе.
Воцарилось молчание. Квернадзе не спеша достал очки, надел их и полистал курсовой журнал. Первым ему попал под руку журнал доменщиков. Он очень ясно произносил все фамилии и внимательно оглядывал вскакивающих со своих мест ребят. По-видимому, старался запомнить студентов. И мы тоже не отставали: поворачивали головы к встававшему и испытующе его оглядывали.
Вторым был журнал нашего отделения. Теперь я смотрел во все глаза — это были наши.
— Хидашели Леван! — произнес преподаватель.
Молчание. Никто не встал.
— Хидашели Леван! — повторил Квернадзе. Он снял очки и обвел аудиторию вопросительным взглядом.
— Его нет, уважаемый лектор! — крикнул кто-то за моей спиной.
Как я потом узнал, это кричал Резо Кавтарадзе, школьный товарищ Хидашели.
Вначале все повернулись к Резо, а потом к преподавателю. Нам казалось, произойдет что-то ужасное. Но ничего не произошло. Квернадзе сделал отметку в журнале и спокойно стал читать дальше.
«Несчастный, — подумал я, — угораздило его заболеть в первый день».
Я и представить себе не мог, что не прийти первого сентября в институт можно по какой-нибудь другой причине.
— Он что, болен? — прошептал кто-то сзади.
Я прислушался.
— Ну да, болен! Просто отдыхает в Гагре, — также шепотом ответил Резо…
Моему удивлению не было границ. Наконец Квернадзе покончил со списком, взял мел и подошел к доске.
— Я буду читать вам курс высшей математики, — по-прежнему негромко сказал он, и все насторожились и притихли. — Я хочу вас предупредить, что математика — предмет легкий, если заниматься ежедневно, не пропуская ни одной темы. Да, впрочем, вы уже не маленькие, уму-разуму вас учить незачем. Приступим к делу.
Квернадзе снова надел очки и повернулся к доске:
— Тема сегодняшней лекции — вектор…
Мы открыли тетради и записали — «Вектор». Квернадзе читал лекцию так же медленно и внятно, как произносил наши фамилии на перекличке. Он словно диктовал нам. Я успевал записывать каждое слово, но настроение у меня испортилось.
Первую лекцию я представлял себе совсем иначе. Почему-то мне казалось, что все должно быть очень торжественно: нас будут поздравлять, рассказывать об избранной специальности.
Через несколько недель я понял, что Квернадзе не имеет даже отдаленного представления о металлургии. Он был математиком и уже двадцать семь лет читал один и тот же курс, предусмотренный программой для инженеров. А этот торжественный день, который так важен был для нас, студентов-первокурсников, для него был самым обычным и даже скучным днем, в который он начал этот надоевший ему курс в двадцать восьмой раз.
В перерыве мы собрались по группам. Я стоял молча, в разговоре участия не принимал. С детства я был застенчив и как-то долго примерялся и приглядывался к людям, прежде чем решался заговорить с ними.
Наблюдая ребят, я убеждался, что и в наш век физическая сила дело не последнее. Сильные рослые парни чувствовали себя уверенней, они говорили громче, их слушали внимательней. По инерции действовала школьная привычка. Много ребят собралось вокруг силача, мастера спорта Георгия Карсаулидзе. О нем писали в газетах — он был чемпионом Грузии среди юношей. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы говорил только он, а остальные слушали.