Затем Элизбар повернулся к Левану и представил ему стоящего у стола низенького большеголового и мускулистого человека:
— Это обер-мастер нашего цеха Георгий Меладзе.
Леван пожал руку Меладзе.
— А это мастера вашей смены Арчил и Васо Хараидзе, — продолжал Элизбар. — Они братья и хорошие ребята…
Одного за другим представил сталеваров старый мастер. Леван здоровался со всеми за руку и старался запомнить имена.
— А с ребятами из другой смены Нодар, наверное, уже вас познакомил? Вы, говорят, еще с ночи пришли, может быть, волнуетесь?
Левану не понравилось, что Элизбар спросил его об этом при рабочих.
— Я вижу, вам своевременно доложили обо всем, Элизбар Иванович.
Начальник цеха смутился и посмотрел на Левана. Хидашели улыбался.
— А что тут удивительного? Тот, кто сказал мне об этом, намерен был похвалить вас. Что плохого, если человек волнуется, когда впервые выходит в смену?
Элизбар произнес эти слова очень спокойно, примирительно. Ему тоже не хотелось, чтобы у людей создалось впечатление, будто у него неприятности со своим сотрудником.
— Первый день в вашем цехе, Элизбар Иванович, — подчеркнул Леван, — в вашем, а не вообще в цехе. А то товарищи могут подумать: человек впервые на заводе и сразу назначен начальником смены.
Элизбар, нахмурившись, уставился в сменный журнал и упорно вертел карандаш.
— Элизбар Иванович, я же в шутку сказал, не в обиду, — добавил Леван, с улыбкой взглянув на остальных, и ни на одном лице не прочел неудовольствия.
А Нодар даже подмигнул ему понимающе. Леван понял: он не переборщил. Свое сказал и всем дал понять, что легко не даст себя обидеть.
Пожалуй, только Георгий Меладзе глядел без одобрения.
Меладзе считался лучшим знатоком мартеновских печей. Его знали во всей стране и часто приглашали на разные заводы, когда требовался сложный ремонт печей. В теории он, как и Элизбар, разбирался слабо, окончил только техникум. Ему было всего тридцать пять лет, но он не стремился учиться. В своем деле он и без того считался профессором, его так и называли на заводе, для обер-мастера этого было достаточно. Он тоже не любил, когда молодые инженеры гордились своими научными знаниями.
— Давайте приступим, — сказал Хундадзе и попросил паспорта плавок.
Оперативная летучка началась.
Элизбар почти не слушал начальника смены.
«Нахальный молокосос! — думал он и не мог успокоиться. — Пусть не очень зазнается, а то недолго и шею сломать. Еще поймет, что старый конь борозды не портит, да поздно будет. — Впрочем, Элизбар больше сердился на себя самого. — Как мальчишка ловко отрезал, а у меня словно язык одеревенел».
После летучки Элизбар сказал Левану.
— Если вы хотите, я попрошу Нодара остаться хоть часа на два и немного помочь вам. Ты, правда, погорячился, но первый день есть первый день.
Начальник цеха перешел на «ты». Как любил повторять он сам, человеку, состарившемуся в мартеновском цехе, не пристало говорить изысканно.
— Я бы никогда не позволил себе предложить вам что-нибудь подобное, Элизбар Иванович! — Эти слова Хидашели произнес уже без улыбки. Теперь он не скрывал свою обиду.
Нодар подумал: «Как хорошо, что я не сунулся со своей помощью».
— Ну если так, то идите и займитесь делом! — сказал, вставая, Элизбар.
Братья Хараидзе — хорошие мастера, но Хидашели сам руководил плавкой во всех печах.
Арчил Хараидзе был на двенадцать лет старше брата. Техникум он окончил давно, еще до строительства комбината в Рустави, и поэтому работал поначалу на Урале.
К тому времени, когда он приехал на отстроившийся Рустави, вернулся из армии и Васо. Младший хотел работать шофером, но Арчил потянул его на завод.
— Машину водить всегда успеешь, а металлургия — дело настоящее! — уговаривал он.
И Васо послушался брата. Начал он подсобным рабочим, а теперь уже был мастером. Васо, выросшему в деревне, сперва не понравился завод. Оказавшись среди грандиозных ферм и конструкций, среди огня и грохота, он долго не находил себе места, много раз пытался удрать с завода и, если бы не брат, наверняка ушел бы.
— Нет, нет, завод — это не мое дело! Отпусти меня, я должен изучить другое ремесло, Арчил, — просил Васо.
— Не смей, сукин сын, уходить. Не позорь меня перед ребятами.
И Васо не ушел. Постепенно привык к цеху, окончил заочно металлургический техникум и стал сталеваром. А когда самостоятельно выпустил первую плавку, оценил по-настоящему профессию металлурга. Раньше все казалось легким. Он смотрел на печь так, как смотрит посторонний человек на сидящих за шахматной доской игроков. Когда же сам оказался за доской, понял, как труден каждый ход. Теперь, если бы его и гнали с завода, он бы не ушел.