Но для того чтобы убедиться в любви к Нане, мне оказалось вполне достаточно расстояния из Тбилиси до Мцхеты. «Незачем торопиться с выводами, — увещевал я себя. — Скороспелые заключения часто оказываются ошибочными».
Но дни шли за днями, и моя уверенность, что я люблю Нану, крепла все больше…
Я позвонил ей из Москвы и узнал, что она прилетит в командировку двадцатого октября первым рейсом.
Когда самолет коснулся бетонной дорожки, тяжелый камень свалился с моего сердца. Куда только подевалось ощущение беспомощности и пустоты! Тело обрело необычайную легкость и жажду действия. Неужели это любовь к Нане вернула мне остроту ощущений и беспричинную веселость?
А что, если любовь к Нане всего лишь минутный импульс?
Неужели наступит тяжелое похмелье, и я вновь выдохнусь и сникну?
Не встреть я Нану, вряд ли письмо из Серпухова так окрылило бы меня. Теперь все радовало и воодушевляло: Нана, как раньше Эка, поддерживала во мне жажду жизни.
Эка…
Что-то оборвалось в груди…
Ресторан постепенно заполнился людьми. Преобладали иностранцы. Необычное и торжественное окружение всегда возбуждало и волновало меня.
Я присматриваюсь к Нане. Меня интересует, не поблекла ли Нанина красота в огромном сверкающем зале, в пестроте и многолюдье? Мои страхи оказались напрасными. Более того, торжественность обстановки придала Наниной красоте особую грациозность и привлекательность.
Я убежден, что благородное и полное жизни лицо Наны привлекает внимание каждого нового посетителя.
— Пей! — уговариваю я.
— Но я уже выпила целый бокал!
— Пей еще!
— О чем ты подумал, когда я поехала с тобой в деревню?
Пауза.
Я смотрю Нане в глаза и лихорадочно соображаю, что ей ответить. Чего-чего, а такого вопроса я не ждал.
— О чем подумал? Неужели трудно догадаться, о чем я мог подумать? Ничего плохого, во всяком случае! Или я дал тебе повод думать иначе?
— Прости, — улыбается Нана.
— Прощаю! — улыбаюсь я в ответ. — Но, чур, пить до конца.
— Этот бокал я обязательно допью. Только не торопясь. Ладно? Но большего обещать не могу… Так ты хочешь знать, почему я поехала с тобой в деревню?
— Что ж, послушаем.
— Меня очень заинтересовала твоя особа.
— Но неужели…
— Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Наша встреча в поезде тут ни при чем. Хотя, впрочем, и она здесь повинна.
Я закуриваю.
— За несколько часов до самоубийства академика Гзиришвили ты, оказывается, был у него и разгадал его намерение.
— Откуда ты знаешь?
— Что ни говори, а наш Тбилиси все же маленький город, ничего утаить невозможно. К тому же это событие произвело сенсацию.
— Ну и как? Я удовлетворил ваше любопытство в качестве объекта для наблюдения?
— Представь себе, больше, чем я ожидала. — Нана помолчала. — Знаешь, Нодар, если бы ты тогда неправильно меня понял, я навсегда потеряла бы веру в… — Нана не закончила фразы — на глазах ее показались слезы.
Я едва сдержался, чтобы не расцеловать ее. Я хотел что-то сказать, но комок застрял в горле. Наконец я совладал с собой и взялся за ножку спасительного бокала.
Гиви Рамишвили стоял у входа и осматривал зал. Наверное, искал свободный столик. Когда он увидел меня, в глазах у него блеснула радость, и он направился прямо ко мне.
— Здравствуйте, Нодар! — обняв меня, сказал он.
Я был не настолько старше Гиви, но обратиться ко мне на «ты» он не осмелился.
— Познакомьтесь. Нана Джандиери, — поддержал я тон.
В ответ на улыбку Наны Гиви вежливо поклонился.
— Садитесь, пожалуйста, — предложил я ему стул.
— В вестибюле меня ждет друг.
— Присядьте хоть ненадолго.
Гиви сел.
— Вас ждет коллега?
— Да нет, одна девушка, мы скоро собираемся пожениться.
— А-а. Так просим вас поужинать с нами. Стол накрыт как раз на четверых!