— Что это?!
— Тинскр?аан — «полуденное солнце», — пояснил Кравой, любовно подбирая брошенный хэуром загадочный предмет и надевая петлю на правое запястье. Не было похоже на то, чтобы он обжигал его. Не удержавшись, он прибавил: — Грозное оружие в руках того, кто умеет с ним обращаться…
Сигарт поморщился — послушать этих остроухих, так кроме них вообще никто воевать не умеет! Тем не менее, «полуденное солнце» заинтересовало его.
— И как оно работает?
— Скоро увидишь, — с хитрой улыбкой сказал краантль и начал тянуть из вороха одежды нечто, похожее на плащ.
Сигарт с тревогой смотрел, как груда вещей начинает опасно крениться.
— Не хочу тебя отвлекать, но, по-моему, у тебя сейчас ускачет седло.
— Меня удивляет твое спокойствие! — воскликнул Кравой, на лету подхватывая падающую сбрую.
— А меня — твое волнение. К чему эти нервы? Самое большее, что ты можешь сделать, это сражаться, вкладывая в каждый удар все свои силы, так, как будто за ним уже ничего не будет!
Жрец солнца быстро шагнул к нему.
— Эту войну будут помнить, пока светит солнце! — взволнованно произнес он. — Тот, кто победит на берегу Ин-Ириля, заслужит славу, равную славе великих героев прошлого, а о погибших будут с гордостью говорить потомки: «они пали в Великой битве»!
— Если только они только успеют их завести, — иронично заметил Сигарт. — Ты уже обязал каждого краантль обзавестись как минимум одним потомком?
Кравой нахмурил круто изломленные брови.
— Хотя, может, они придерживаются иного мнения, нежели ты? — невозмутимо продолжил хэур. — Возможно, не все мечтают о том, чтобы о них говорили «он пал»…
— Краантль будут биться насмерть! — горячо воскликнул Кравой, и его глаза лихорадочно блеснули. — Каждый из них готов, не задумываясь, отдать свою жизнь ради победы в этой битве!
Сигарт встал и задумчиво обошел вокруг эльфа. Его суровое, точно высеченное из гранита, лицо помрачнело. Если бы кто-то увидел их с Кравоем сейчас, он мог бы подумать, что это отец разговаривает с подросшим сыном.
— Ты еще очень молод, воин солнца, — сощурив хищные глаза, произнес Сигарт. — Ты говоришь о войне как о веселой прогулке, а о своих воинах, как о баранах, которых ведут на бойню. Скажи, тебе хоть раз доводилось убивать? А получать раны от меча, более верткого, чем твой?
Солнечный эльф опустил глаза — до сих пор еще никто так с ним не разговаривал… Он покачал головой.
— А мне доводилось, и не раз! — повышая голос, продолжал хэур. — И я знаю, что в боли нет никакой красоты — это всего лишь боль, и порой очень сильная! Ты говоришь о смерти, как о каком-то подвиге, ты уже почти любишь ее, а ведь она обозначает лишь одно — что на этот раз ты не смог победить. Вот и все! Твое дело — не только одолеть врага, но и спасти жизни своих воинов — столько жизней, сколько ты сможешь. Лишь тогда ты станешь великим полководцем, пока же ты мало чем отличаешься от Моррога — он тоже ведет своих воинов на битву как на убой.
— Смерть ради победы света — не то же самое, что гибель из-за алчности Моррога!
Лицо Сигарта перекосилось от ярости. Прежде чем солнечный эльф успел опомниться, он подскочил к нему и ухватил за сорочку у ворота. Тонкая ткань затрещала по швам.
— Что ты знаешь о смерти! — сдавленно прорычал он. — Ты знаешь, что каждый раз, отбирая жизнь, ты словно отрываешь кусок себя?! Не знаешь?! А я чувствовал это на собственной шкуре, много раз!
— И когда убивал ее — тоже? — с едва сдерживаемой ненавистью проговорил Кравой, взглядывая ему прямо в лицо.
Вздрогнув, хэур выпустил краантль так резко, что тот едва удержался на ногах. Сигарт быстро отошел к окну, затем снова вернулся туда, где стоял Кравой.
— Моав была воином — она сама выбрала свою судьбу!
Жрец солнца медленно поднял глаза. Ни один мускул не дрогнул в его лице.
— Я думал о тебе лучше, воин севера, — тихо сказал он.
Сигарт порывисто сел на табурет, уронив голову на сплетенные руки. Стиснув зубы, он долго сидел неподвижно. В комнате стало настолько тихо, что казалось, можно расслышать, как падает снег за окном. Внезапно Сигарт понял, что солнечный эльф все еще здесь. Подавленный, он поднял голову. Кравой стоял, отвернувшись, у окна, гнетущая тишина точно закручивалась вокруг его высокой застывшей фигуры. Наконец, он пошевелился и чуть слышно спросил: