Филер радостно заржал.
Дорохов вытащил носовой платок, вытер взмокший лоб. С ним происходило нечто странное: вдруг и как-то сразу он стал совершенно, убийственно спокоен. Возможно, именно так чувствует себя человек, занесший ногу над пропастью. Без жалости к себе, без сожалений пришло ясное понимание завершенности того, что было его жизнью. Андрей Сергеевич аккуратно убрал в карман платок и шагнул в открытую дверь. Какие-то люди стояли и сидели за рабочими столами, одним из них был Мырлов. По широкому проходу, упиваясь всеобщим вниманием, прохаживался Шепетуха. На звук шагов он обернулся.
Андрей Сергеевич откинул полу шинели и вытащил из кобуры револьвер. В устремленных на подполковника глазах филера застыл ужас. Его худое, подвижное лицо побелело, превратилось в маску страха. То ли ноги Шепетухи подкосились, то ли он пытался встать на колени, но тщедушное тело начало заваливаться набок. Дорохов поднял револьвер, нажал на спусковой крючок. Эхо выстрела разлетелось в пустом по случаю воскресенья здании департамента. Шепетуха дернулся, как-то разом обмяк и, запрокинувшись, рухнул на пол. Из его горла фонтаном ударила кровь.
Подполковник повернулся к Мырлову. Сыщик сидел бледный, однако в выражении устремленных на Дорохова глаз были лишь удивление и любопытство. Так изощренный театрал смотрит спектакль, оценивая исключительно постановку сцен и выразительность игры актеров. Все находившиеся в комнате застыли от неожиданности.
— Где сейчас император? — голос Андрея Сергеевича звучал глухо и невыразительно.
Никто не ответил.
— Где может быть государь? — повторил свой вопрос Дорохов, глядя в упор на Мырлова.
— Надо полагать, в Михайловском дворце. — Начальник отдела сыска совершенно владел собой. — С полчаса назад оттуда приезжал денщик Дворжицкого, сказал, что полковник будет лично сопровождать его величество в Зимний дворец.
Андрей Сергеевич повернулся и вышел из комнаты. Никто не сделал попытки его задержать. На ходу убирая револьвер, Дорохов спустился в вестибюль, вышел на набережную. Теперь, когда все личное отжило и он остался наедине с чем-то неизмеримо большим и важным, Андрей Сергеевич думал лишь об одном: во что бы то ни стало упредить покушение. В воспаленном мозгу сами собой пульсировали слова Горчакова: «Слышишь, Андрей, любой ценой! В твоих руках судьба России!..»
По Инженерной улице, по правой ее стороне, шел отряд флотского экипажа, а перед ним, давая царскому кортежу дорогу, вытянулся в две шеренги взвод юнкеров Павловского училища. Александр Николаевич прильнул к стеклу кареты, помахал взявшим под козырек павловцам. Конвой, цокая копытами по булыжной мостовой, перешел на кавалерийскую рысь…
Раскачиваясь из стороны в сторону на укатанной санями дороге, пролетка вылетела на Конюшенную площадь и, не снижая скорости, понеслась между придворным манежем и длинным зданием Конюшенного ведомства. На повороте ее занесло и едва не разбило о чугунный парапет, отделявший набережную от сковавшего воду льда. Федор натянул вожжи. С того места, где они остановились, был виден весь Екатерининский канал от Певческого моста до набережной Мойки. Не зная, куда двигаться дальше, Дорохов спрыгнул на мостовую, огляделся. Вся противоположная сторона канала была как на ладони. В летнее время там ходила конка, но зимой все было заметено снегом и рельсы не расчищали. Трое дворников, опершись о лопаты, торчали у ворот Михайловского сада, вдоль его крашенной желтым стены с видом призового жеребца прохаживался статный городовой. По случаю воскресенья по обе стороны проезжей части по тротуарам слонялся глазевший на все подряд питерский народ. Двое подмастерьев несли требовавшую ремонта кушетку, на ходу пересмеивались с мощной, деревенского вида бабой с бельевой корзиной в руке. Глазам Андрея Сергеевича представилась обычная картина праздного выходного дня, как вдруг из-за угла Инженерной улицы появились два конных казака, и сейчас же на набережную выехала темно-синяя с золотыми вензелями карета. Набирая скорость, она полетела в сторону Мойки. Чтобы не отстать, шесть конвойных казаков перешли на галоп. Они скакали по три в ряд с обеих сторон экипажа. Дорохов узнал форму лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона, всегда сопровождавшего государя во время его выездов. Следом за каретой, прикладывая страшные усилия, чтоб не отстать, летели запряженные парой сани полковника Дворжицкого, а за ними еще одни, начальника охранной стражи капитана Коха. Народ на тротуарах по обе стороны мостовой останавливался, мужчины снимали шапки. Бравый городовой вытянулся по стойке смирно и взял под козырек. Карета была почти напротив Дорохова, когда какой-то мужчина ступил на проезжую часть и, не размахиваясь, бросил под задние колеса экипажа маленький, похожий на пасхальный узелок. Раздался взрыв. Дорохов увидел, как карету подкинуло в воздух и ударило об землю, как вскинулись порезанные осколками лошади полковника Дворжицкого. Взметнувшийся к небу дым окутал все белым облаком. От неожиданности никто не двинулся с места, и только какой-то мужчина бежал вдоль канала в сторону Невского. В следующий миг за ним погнались, закричали. Несся прыжками, свистя на ходу, городовой, бежали еще двое или трое. Навалились, начали вязать, бить. Слышались стоны раненых, выла в голос баба, Дворжицкий с трудом выбрался из саней, спешил, припадая на ногу, к карете… Ее дверца медленно открылась — и на землю, слегка пошатываясь, ступил государь. Он был невредим.