Помпей выпрямился в седле, встал в стременах. Он уже набрал полные легкие воздуха, чтобы выкрикнуть: распять его! немедленно! сейчас! — как вдруг почувствовал, что кто-то с отчаянной силой тянет его вниз за полы одежды. Гней обернулся. Снизу, едва ли не из-под брюха лошади, на него смотрел Версавий. В его пристальном взгляде было что-то, что заставило полководца остановиться, разом охладило владевший им гнев. Помпей вдруг физически почувствовал тяжесть неумолимого хода истории и свою к ней принадлежность, и, как совсем недавно, животный страх сдавил его горло. Казалось, кто-то бесконечно огромный и могущественный смотрит на него печальными глазами иудея.
— Ты совершаешь ошибку, Гней! — одними губами прошептал Версавий, но Помпей расслышал каждое слово. — Дай мне поговорить с этим человеком.
Смертельно побледнев, полководец опустился в седло. Повинуясь жесту, легионеры расступились. Помпей привычно расправил плечи, гордо откинул назад большую голову. Вид его был величественен. Гней тронул коня, сдавил его вздымающиеся бока шпорами, пустил рысью и тут же бросил в галоп, помчался по улицам притихшего, поверженного Иерусалима. Впереди стеной, защищая собой полководца, скакал во весь опор первый турм охраны. Застоявшиеся лошади несли радостно и легко, все наращивая и наращивая шаг. Блестели доспехи, развивались от стремительной скачки короткие плащи. И не было на Земле силы, способной остановить гордого сына великого и непобедимого Рима!
Поднявшийся с заходом солнца ветер разогнал висевшую над Иерусалимом хмарь. В разрывах между истончившимися облаками проступили по-южному крупные, яркие звезды. Над Иудеей повисла огромная кроваво-красная луна. Мощный аромат трав смешивался с запахом разожженных легионерами костров. Лагерь римлян был разбит к северу от города, на пологом склоне горы, так, чтобы он хорошо просматривался с крепостной стены. Основательность и тщательность, с какими солдаты возводили укрепления, строили многочисленные башни и рыли рвы, не могли не оказать воздействия на защитников Иерусалима. В геометрической правильности и продуманной расстановке многочисленных палаток была для осажденного города какая-то обреченность, как если бы иудеям давали понять, что легионы пришли сюда на века. На самом деле возведение укрепленных лагерей на территории противника было самой обычной практикой римлян, воевавших во взбунтовавшихся провинциях. Детальная продуманность действий и строжайшая дисциплина на поле боя и в быту действительно впечатляли: создавалось ощущение, что имеешь дело с единым разумным организмом. Согласно парадоксальной логике полководцев, лучше было проиграть проводимое по заранее составленному плану сражение, чем одержать победу, благодаря счастливой случайности. Каждое поражение, считали они, дает пищу для ума, позволяет понять ошибку и никогда ее больше не повторять. Такая прямолинейность и предсказуемость римлян раздражала Версавия, но он не мог не отдавать должного эффективности их действий.
Впрочем, в этот поздний ночной час Захарию занимали совсем иные мысли. Потоптавшись немного у огромного, поставленного в центре лагеря шатра, резиденции Помпея, он тяжело вздохнул и отвел в сторону закрывавший вход полог. В маленькой комнате, где он оказался, находился дежурный офицер, в углу на подстилке спал в обнимку со своим инструментом трубач-сигнальщик. Два телохранителя в полном вооружении замерли у дверей во внутренние покои. После взятия Иерусалима Помпею предлагали жить в верхнем городе, в роскошном царском дворце по соседству с башней Гиппика, но полководец отказался — предпочел из соображений безопасности остаться в лагере.
Минут двадцать Версавию пришлось просидеть на раскинутом у стены простом солдатском топчане — его явно не ждали. Горели факелы, удушливый запах масла висел в спертом воздухе, и само время, казалось, не желало идти в мире, где оскверняют святыни. Захария сидел, обхватив руками голову, смотрел в огонь и размышлял о том, как лучше выстроить свою беседу с Помпеем. В том, что полководец рано или поздно его примет, Версавий не сомневался. Как он и предполагал, захваченные легионерами люди в белых одеждах принадлежали к секте ессеев. Даже на фоне религиозного фанатизма Иудеи, секту эту отличали определенные крайности. Проповедуя равенство между людьми, ессеи презирали богатство и хлеб насущный добывали исключительно собственным трудом. Как человек, занимавшийся толкованием закона Моисея, Захария знал, что, веруя в бессмертие души, эти люди особенно пеклись о чистоте нравов и жизнь свою проводили в строгости, любви к Богу и ближним своим. Перебирая в уме все известные ему факты из жизни ессеев, Версавий пытался определить, что именно должен он рассказать Помпею, а что утаить. Если к туземной политике и расстановке сил на местной политической арене римляне еще проявляли какой-то интерес, то подробности религиозных учений и философские взгляды различных школ завоевателей совершенно не интересовали. У Версавия были все основания полагать, что в этом отношении иудейский народ представлялся Помпею некой однородной массой, и убеждать полководца в обратном Захария был не настроен. Ушедший в собственные мысли, он вздрогнул, когда дежурный офицер коснулся его плеча.