— Возможно, — отрезал Андрей, — только вера у нас разная. Кто-то верит в божественный дух, кто-то поклоняется букве выдуманного человеком закона, но речь теперь не о том! Я силой, данной мне Господом, прозреваю, что народу иудейскому предстоят жестокие испытания. Будет он рассеян по всей земле, гоним и презираем, в то время как страну его станут топтать завоеватели. Иерусалим! Иерусалим! Я плачу и скорблю о судьбе твоей! Только новая церковь и истинная вера могут укрепить дух моего народа, дать ему в трудный час опору!
— И этому ты учил тех, кто шел за тобой? Мне говорили, они люди простые и недалекие…
— И здесь постарался Захария! — усмехнулся Андрей. — Конечно, они не изощрены в толковании Талмуда, как фарисеи, но сердца их открыты, а это главное…
Пленник хотел добавить еще что-то, но сдержался. В наступившей тишине было слышно, как тяжело, с присвистом дышит стоявший за спиной Андрея декурион. Помпей не спешил прерывать молчание, внимательно изучал греческий орнамент, вившийся по краю золотой тарелки. Вдруг резко вскинул глаза:
— И ты не солдат?
— Нет, Гней, я не солдат! — с трудом улыбнулся пленный.
— Что ж!.. — полководец долгим взглядом окинул фигуру стоявшего перед ним мужчины, остановился на его лице. — Завтра утром, после бичевания, тебя распнут на кресте. Я позабочусь, чтобы ты не слишком страдал.
Андрей твердо встретил взгляд Помпея, сказал просто:
— Спасибо, Гней!
Когда пленного увели, Помпей наполнил свой кубок вином, выпил залпом до последней капли. После разговора с ессеем у него осталось чувство незавершенности, будто что-то между ними было недосказанным. Версавий, меж тем, уже покорно стоял у кромки света, но полководец не желал его замечать. Раздражение, которое последнее время начал вызывать у него этот человек, вдруг усилилось, превратилось в глухое недовольство, хотя, если бы кто-то и посмел спросить Помпея, Гней вряд ли смог назвать хоть какую-то причину. Более того, он вполне отдавал себе отчет в том, сколь значительную роль сыграл иудей в практически бескровном захвате Иерусалима.
Помпей сошел с ложа, заложив руки за спину, принялся расхаживать по мягкому ковру, то углубляясь в тень, то снова вступая в круг света. Пламя свечей дышало, тень от стола дрожала на мелких завитках белой шерсти. Версавий ждал. Гней остановился, исподлобья взглянул на фарисея.
— Мой господин! — мягко, обволакивающе зашелестел Захария, голос его звучал льстиво. — Сегодня выдался трудный день. Может быть, тебе будет угодно подышать перед сном прохладой ночи?..
Версавий мельком посмотрел в темноту и ненавязчиво отстранился, освобождая полководцу дорогу к выходу из зала. Удивляясь самому себе и внутренне недоумевая, Гней направился к дверям, у которых застыли два легионера. При его появлении в приемной дежурный офицер вскочил на ноги. Помпей успокоил его жестом и, преследуемый по пятам Версавием, вышел на лагерную площадь, где имел обыкновение разбирать возникавшие споры и вершить суд над провинившимися солдатами. В этот поздний час она была пуста. Совершавший обход патруль приветствовал своего главнокомандующего и скрылся в проходе между палатками. Огромная кроваво-красная луна висела над Иудеей, заливая мир ярким светом. Гней вдруг вспомнил, что видел такую луну в ночь, когда к власти в Риме пришел кровавый диктатор Луций Сулла.
В молчании они отошли шагов пятнадцать вверх по склону. Отсюда хорошо были видны окружавшие Иерусалим мощные стены с массивной башней над Дамасскими воротами, от которых начиналась дорога в Самарию. Помпей знал, что теперь происходит в темном, без единого огонька, городе, какой первобытный ужас должны испытывать перед бандами мародеров его уцелевшие жители. Сложив на широкой груди руки, он ждал объяснений. Они не замедлили последовать.
— Мой господин! — Захария говорил тихо, очевидно, опасаясь, что их могут подслушать. — Яви свойственную тебе мудрость и выслушай раба твоего. Этот человек из Аскелона, он достоин жалости, потому как не знает, что творит. Нет сомнения, он искренен и честен и народу иудейскому желает блага и добра, но последствий своих шагов по молодости и неопытности Андрей представить не может. — Версавий бросил короткий, но цепкий взгляд на Помпея. Он знал, что, как солдат и человек не слишком далекий, тот ценил мужество и открытость. Захария продолжал: — Я, верный твой слуга, хочу предостеречь моего господина от губительной ошибки и просить тебя Андрея помиловать…
— Помиловать?! — удивление Помпея не знало границ. — Но этого мои солдаты не поймут и будут правы! Да и как ты, после всех ругательств, которыми он тебя наградил, можешь просить о помиловании своего врага? Завтра же он будет казнен на кресте!