Версавий склонил голову, грустно улыбнулся:
— Именно этого Андрей от тебя и добивается… Он провоцировал тебя, Гней! — Захария снизу заглянул в глаза полководца. — Цель его — быть распятым и принять мученическую смерть, неужели это не ясно? И, если ты позволишь, я расскажу тебе, что за этим последует.
Помпей молчал.
— Все дело в том, — продолжал Захария, — что со времен седых пророков, со времен царей Давида и Соломона народ иудейский пребывает в состоянии религиозной экзальтации. Мы все, каждый из нас, чем бы он ни занимался, ждем мессию, посланца Бога, который избавит нас от жестокости и тягот бренной жизни… — Версавий усмехнулся: — Возможно, от самих себя!.. Ты можешь назвать это массовым психозом или фанатизмом, но с этим ожиданием мы идем по жизни. Теперь представь, как поведут себя люди, узнав, что римляне распяли того, кто нес в народ учение о новой вере! Последователи Андрея разнесут весть об искупительной жертве в мгновение ока, и нет в мире ничего более заразительного, чем искренняя вера в чудо, жажда быть к нему причастным. «Мессия пришел! — будут кричать на каждом углу юродивые: — Мессия, которого Помпей распял!»
Версавий выдержал длинную паузу, в течение которой Гней не произнес ни слова.
— Ты, кажется, говорил, что собираешься вернуться в Рим через Киликию? — грустно улыбнулся Захария. — Забудь об этом! Забудь о Риме, потому что не пройдет и недели, как вся Иудея будет охвачена пожаром восстания. В едином религиозном порыве собственные многочисленные розни будут немедленно забыты, зато припомнятся все обиды, нанесенные иудеям римлянами и, в первую очередь, осквернение Святая Святых и храма. Как, распять посланца Бога? Того, кого ожидали деды и прадеды! Да за такое не то, что убить — по кусочкам изрезать мало! Ты ведь видел сегодня, с каким фанатизмом дрались окруженные со всех сторон иудеи. Не пройдет и двух недель, как от твоих легионов не останется ни единого солдата, и тебе сильно повезет, если сам ты успеешь броситься на собственный меч! — В свете луны огромные глаза Захарии влажно блестели. Потом?.. Потом все поймут, что ошиблись, станут в раскаянии рвать на себе волосы, посыпать голову пеплом, но это будет потом, мы с тобой этого не увидим! Порой и песчинка вызывает сметающий все на своем пути камнепад — ты же, Гней, раскачиваешь огромный валун!
Поверх головы Версавия полководец смотрел на залитый лунным светом Иерусалим. В этом призрачном свете крыши и стены домов казались белыми в сравнении с угольной чернотой изломанных теней. Где-то в нижнем городе за акведуком к небу взметнулось пламя пожара.
— Легионы меня не поймут.
— Я думал об этом, — не замедлил успокоить Помпея Версавий. — Твои солдаты такие же люди, как и все, и им свойственны жалость и сострадание. Ты ведь помнишь, я рассказывал, что среди ближайших последователей Андрея из Аскелона есть одна женщина, Мария. Я уже говорил с ней, она присоединилась к церкви совсем недавно, и нет сомнения, что ее удастся уговорить. Женщинам часто кажется, что они любят Бога, в то время как любят они мужчину, любящего Бога. — Версавий мелко захихикал, сморщившееся лицо его показалось Гнею маской какого-то лесного божества. — Завтра утром перед казнью в присутствии твоих солдат Мария будет валяться у тебя в ногах и просить милости для своего любимого. Она будет рвать на себе одежды и кричать, что он безумен, что нельзя карать человека только за то, что он страдает одержимостью. Между прочим, у женщины красивое тело, я и сейчас в точности вижу, как надо сыграть эту сцену. Клянусь Юпитером, она доставит большое удовольствие зрителям…
— Ты уже и клянешься на римский манер, мой Версавий! — пренебрежительно заметил Помпей, но Захария не обратил внимания на это замечание.
— Поверь мне, — продолжал он, — тебя никто не осудит. Победитель имеет право на милосердие. И те юродивые и блаженные, кто разжигал бы пожар религиозного бунта, пойдут по Иудеи, восхваляя Помпея Великого, милостивого и мудрого полководца Рима!
Гней вдруг почувствовал, что устал, что ему хочется закрыть глаза и тем закончить этот бесконечный день.
— Что станет с Андреем из Аскелона? — спросил он почти безразлично.
— О, этот человек больше не опасен! — засмеялся Захария. — Несостоявшийся мученик вызывает только жалость и насмешку. Но, если ты так считаешь, через день-другой его можно на всякий случай отравить…
Двинувшийся было к своему шатру Помпей обернулся так резко, что семенивший следом Версавий едва на него не натолкнулся. Долгим, изучающим взглядом смотрел Гней на замершего перед ним иудея, и вдруг какая-то странная, кривая улыбка тронула его губы. Ему вдруг показалось, что он, человек, от слова которого зависит жизнь тысяч и тысяч людей, играет в происходящем какую-то мелкую, незначительную роль, и прежнее чувство принадлежности истории свинцовой тяжестью навалилось на плечи полководца.