Суровые лица патрульных разгладились, на них появилась по-детски доверчивая улыбка.
— Ничего, ребята, ничего! — Дорохов отечески потрепал сержанта по рукаву. — Каждый должен заниматься своим делом.
Когда они вышли на улицу, Мария Александровна была близка к обмороку. Теплый день истаял, и с заходом солнца накопленный за зиму холод исподволь завладел опустевшими улицами. Белая безликая луна стояла высоко на звездном небе, на тонких перистых облачках лежал розово-серый отсвет большого города. Редкие прохожие спешили юркнуть в свои норки-квартирки и сходу уткнуться ногами в тапочки, а головой в телевизор. Славно жилось людям в мире надуманных страстей и страхов, вовсе не было надобности чувствовать и переживать самим, а только смотреть и впитывать в себя чужую жизнь. Яд этот действует медленно, но убивает наверняка, будто кислотой вытравляя в человеке то немногое индивидуальное, что еще теплится, придушенное со всех сторон бездумной жестокостью и примитивной ложью. Плывущий в потоке нечистот человек еще не умер, но уже не жив, и только играет в его бессмысленно распахнутых глазенках отсвет голубого экрана, и в редкие минуты просветления кажется ему, что есть где-то рядом и другая жизнь… Впрочем, он ошибается.
Мария Александровна прислонилась к мраморному парапету:
— Кто вы? Почему вас знают милиционеры? Откуда вам обо мне известно?..
— А разве плохо, когда все происходит в точности, как вам того захочется? — ответил вопросом на вопрос Дорохов. — Не знаю, Машенька, почему, но ведь происходит! Может быть, это новый физический закон и уж во всяком случае факт моей жизни… А теперь и вашей!
— Но… но так не бывает! — она растеряно смотрела на Андрея.
— Вы это говорите потому, что привыкли всему на свете давать рациональное объяснение, в то время как мир устроен совсем иначе, чем об этом пишут в школьных учебниках. По большому счету, понять его нельзя, зато можно почувствовать, стать его органичной частичкой, и тогда, вполне возможно, твои искренние желания начинают сами собой сбываться. Да почему бы и нет? Конечно, все это лишь слова, ничего по сути не объясняющие, но, если поверить в возможность чуда, жить становится значительно интереснее. Неужели вам в детстве не хотелось, чтобы однажды пришел волшебник?.. — Андрей заглянул Маше в глаза. — Вот он и пришел! Сказка только еще начинается…
Дорохов взял Машу под руку, и они пошли по тротуару в сторону от центра. Здесь, в переулках, еще стояли старые дома, оставшиеся от той, прежней Москвы. Горели окна, желтый свет фонарей заливал пустые перекрестки, и только огромное школьное здание за чугунным забором оставалось совершенно темным. Андрей нагнулся, поднял с асфальта кусочек мела, подбросил его на ладони.
— Ну-ка, проверим, какой я художник, — усмехнулся он.
Оглядевшись по сторонам, Дорохов подвел женщину к ближайшему подъезду, вход в который был перекрыт внушительных размеров, черной дверью.
— Расскажите мне что-нибудь про себя, пока я буду вас рисовать. Так, с веха хватает! — Андрей прищурился, твердой рукой провел несколько линий.
— Что ж рассказывать? — пожала плечами Маша.
— Вы сами знаете, в нашей жизни происходит мало интересного…
— Ну, откуда же мне знать! — не отрываясь от работы возразил художник, — я только сегодня родился.
— Он быстро взглянул на нее, перевел взгляд на рисунок. — Если колеблетесь, с чего начать, скажите правду. Скажите: «Андрей, я ждала этой встречи всю жизнь!» Ну-с, можете смотреть…
Дорохов взял Марию за руку и, отведя ее на пару метров, развернул лицом к двери. На густо-черном фоне белым мелом было изображено милое женское лицо. Большие, задумчивые глаза неотрывно смотрели на зрителя, не давая ему отвести взгляд, красиво прорисованные губы будто сами собой сложились в загадочную и нежную улыбку. Намеченные несколькими штрихами волосы элегантностью прически заставляли вспомнить портреты первых красавиц конца прошлого века. В самом построении рисунка, в едва обозначенных деталях легко узнавалась мадонна кисти Рафаэля.
— Но… но это же не я! — прошептала Маша, не в состоянии оторвать взгляд от портрета.
— Конечно, не вы! — легко согласился художник, стряхивая с ладоней крошки мела. — Такой вы станете завтра, когда мы поработаем над вашим внешним обликом. Впрочем, что касается глаз, выражения лица и улыбки, тут мне нечего было додумывать. Когда-нибудь, когда у нас будет масса времени, я нарисую ваш портрет акварелью. Только эти нежные, прозрачные краски способны в полной мере передать мои чувства.
— А вы настоящий художник… — почему-то грустно улыбнулась Маша. — Жаль только, рисунок сотрется и никто его не увидит! — она протянула Дорохову руку. — Спасибо, Андрей, вы устроили мне праздник! Изредка просто необходимо вспоминать, что ты женщина…
Дорохов задержал ее руку.
— Вы не хотите, чтобы я проводил вас до дома?
— Мы уже пришли. — Мария Александровна кивком показала на соседнюю многоэтажку. — Окна, правда, во двор, но есть люди, для которых пересуды составляют смысл жизни. Да и, признаться, совсем нет сил объясняться с мужем…
— А и не надо! — Андрей все не отпускал ее руку. — Я только хотел сказать, что его все равно нету дома. Он ведь здорово изменился за последнее время, правда? Мечтает разбогатеть, пьет не в меру. Что ж, вполне возможно, что мечты его сбудутся, тем более что полчаса назад один знакомый предложил ему вагон сахара по баснословно низкой цене. В бизнесе всегда начинают с чего-то такого. Так что муж ваш, Машенька, теперь на пути к собственному счастью, а точнее, едет с деньгами в Рязань…
Мария Александровна высвободила руку, хмуро посмотрела на стоявшего перед ней мужчину.
— Я ценю шутки, — произнесла она устало, — но эта, пожалуй, зашла слишком далеко. Прощайте.
Дорохов проследил, как женщина подошла к подъезду и, не оглядываясь, потянула на себя тяжелую дверь. А ведь могла бы и оглянуться, пробурчал про себя Андрей, надевая ватник. От дыхания уже шел пар, и ноги в легких ботиночках давно замерзли. В пустом, плохо освещенном дворе Андрей нашел место под детским грибком, сел на низкую ограду песочницы и закурил. В доме напротив светились окна, в одном из них, на пятом этаже, мелькнул знакомый силуэт. Дорохов ждал и, как оказалось, не напрасно. Сигарета не успела догореть до половины, как женщина снова появилась в поле его зрения и — так по крайней мере ему показалось — стала пристально всматриваться в глубину двора. Когда из-за угла дома появилась темная фигурка, Андрей поднялся ей навстречу.
— Записку оставил? — догадался он, стуча зубами и стараясь поплотнее закутаться в кургузый ватник. — А в записке про сахар и про Рязань…
Мария Александровна кивнула.
— Ну и слава Богу! — улыбнулся Дорохов. — Я очень рад за него. Я действительно хотел, чтобы человеку наконец повезло в жизни.
Мария Александровна как-то болезненно улыбнулась, мотнула головой в сторону дома:
— Пошли.
Очутившись в маленькой, уютной кухоньке, женщина усадила Дорохова к столу, сама же начала обследовать висевшие на стене полки.
— Где он ее прячет? — приговаривала Маша, хлопая дверцами. — Ведь где-то же он ее прячет…
Когда полупустая бутылка в конце концов нашлась, она повернулась к гостю.
— Да не снимайте вы свой ватник, на вас страшно смотреть, губы посинели…
— Мне х-х-хорошо, мне очень даже т-т-тепло, — отговаривался Андрей. Его била крупная дрожь, какой, отгоняя слепней, дрожат на пастбище лошади.
Мария Александровна тем временем достала два красивых, с золотым ободком, тонких стакана и налила в них водку. Получилось порядочно.
— Ну, что же вы? Пейте!
— Я водку не пью! — Андрей отодвинул от себя стакан.
— А я выпью. Мне сейчас надо! — Она подняла стакан, но вместо того, чтобы пить, повернулась к Дорохову. — Вы рассказали мне правду? Вы действительно во все это верите?
Андрей молча смотрел ей в глаза. Женщина улыбнулась, зажмурилась, как перед прыжком с вышки, и, морщась, начала вливать в себя водку. Когда стакан опустел, она вдруг закашлялась, утерла платочком выступившие слезы. Дар речи ей изменил, и Маша лишь показывала пальцем в сторону коридора.