Об этом мы ещё поговорим, а сейчас для нас важно, что художественный метод познания имеет три пути, которым соответствует три разных эстетики. Все три формы эстетического переживания означают связь личности с коллективной памятью поколений. Но только третий путь означает активное соучастие творческой личности в работе ангелов и демонов по расчистке фундамента и строительству в «коллективном бессознательном» нового здания культуры – лестницы, ведущей к выходу из невротического ада. Без этого различения будет сложно оценить многослойную эстетику булгаковского Романа, до которой мы так и не добрались, но зато теперь лучше готовы к ее исследованию.
«Подняться к небу – вот работа…»
С точки зрения художественного метода Булгаков – писатель универсальный и синтетический. Ненасытное «ощущающее чрево» писателя легко вмещает и усваивает все жанры и стили. Подобно Импровизатору из пушкинского наброска «Египетские ночи», Булгаков на лету подхватывает любую тему, в его феноменальной памяти немедленно резонируют ассоциации, идеи, образцы и образы, подсказанные другими поэтами, писателями, философами, но нашедшие приют и новую жизнь в душе Автора и блестящее воплощение в выразительной и ёмкой драматургии. Не будь такого универсального и уникального по «ощущающей силе» таланта, разве были бы возможны пьесы о Пушкине и Мольере, сценические переложения «Дон Кихота» и «Мёртвых душ». Причём мы даже не замечаем присутствия драматурга в этих пьесах, столь естественно вытекающих из творческих биографий гениев. Но этого естественного общения с гениями, подобно завтраку с Кантом, не было бы, случись в пьесе малейший диссонанс с их творческим стилем и идеями.
Эта лёгкость, с которой Булгаков оказывается на короткой ноге с гениями, максимально усложняет его собственный выбор, задаёт невероятно высокую планку творческих амбиций и требований к себе. Булгаков потому и смотрит свысока и отстранённо на современных литераторов, что не видит соперников. Но творческая личность не может без ориентиров и амбиций. Единственно достойной целью становится внутренний диалог с гениями и стремление их превзойти, решить самые сложные творческие задачи, не поддавшиеся предшественникам. Поэтому среди соратников по штурму небес и творческих соперников Булгакова – Гоголь и Грибоедов, Толстой и Достоевский, Гёте и Гофман, Кант и Ницше. А из современников внимание привлекает разве что Горький, с которым у Булгакова такой же заочный спор за внимание любимого театра, как у мастера с мужем Маргариты.
Однако, при всей универсальности таланта, а может быть именно из-за этого, выбор художественного метода оказывается за пределами собственно творческой сферы. Ну, действительно, умел бы автор писать только фельетоны или только инсценировки по мотивам известных книг – и не было бы никаких проблем с методом, жизненным выбором и законным местом в рядах столь же узких, но ценимых специалистов. А вот для гения, таланты и амбиции которого сжигают мегатонны запасов жизненной энергии, выбор художественного метода критичен. Ибо запасы духовной энергии можно пополнить только за счет эстетического переживания, совпадения образов личного сознания и интуитивных образов коллективной памяти. Это совпадение образов – это и есть ключ к скрытым запасам духовной энергии, которые дают силы жить и творить дальше. Чем больше образов переселяется из коллективной памяти в сферу актуального переживания, тем больше энергии требуется для творческой жизни. Так что получается почти наркотическая зависимость художника, требующая все новых переживаний и новых образов.
Одним из источников необходимых эстетических переживаний является личный опыт. Другой не менее важный и более ёмкий источник – художественные образы и философские идеи, отражённые в книгах, пьесах, картинах. Но и этого запаса не хватает огню творческой страсти, и тогда остаётся роковой и неизбежный путь – отрешиться от настоящего ради вечности, заключенной в глубинах коллективной памяти.